Своими словами - стр. 13
В начале 1950-х у отца, как и у многих, опять начались серьезные неприятности, вероятно из-за казацкого происхождения. Мама мне потом рассказывала, что дело дошло до партийного разбирательства на городском уровне (отец вступил в ВКП(б) в годы войны). Все шло к исключению из партии, за этим обычно следовали и более серьезные меры. Спас ситуацию кто-то из влиятельных участников заседания, который, просмотрев дело, сказал: «Товарищи, кого мы здесь судим?» Все кончилось сравнительно благополучно, не считая «сгоревших» нервов – прекрасно помню напряжение, царившее в доме.
В результате всех этих разбирательств отец перешел работать в 123-ю школу на Новолитовской улице, а мы вчетвером переехали в одну комнату в коммунальной квартире на проспекте Карла Маркса. Мама в те годы работала в НИИ бумажной промышленности, что на 2-м Муринском проспекте; занималась она, кажется, разработкой бумаги для конденсаторов. Вскоре ее уволили – из-за анкетных «недостатков» или из-за отцовских неприятностей, не знаю. Скорее всего, причиной была шедшая тогда в стране антисемитская кампания. Мама, впрочем, не унывала и методично и настойчиво искала работу.
Спорт отец не любил, спортсменов считал тунеядцами. «Футболист» для него было синонимом слова «бездельник». (И это на фоне общегосударственного культа спорта и спортсменов!) Но физическую подтянутость ценил. Сам был строен, с тонкой талией и широкими плечами.
Меня маленького он немного муштровал. Это было связано с его казацкими понятиями и недавним военным прошлым. Проснувшись, надо было не валяться в кровати, а тут же вставать, затем сразу застилать постель; есть что дают, не «кусочничать». Есть «в охотку», не растягивая трапезу и не капризничая. Сказать «невкусно» было немыслимо. Это означало неблагодарность по отношению к тому, кто старался, готовил… Для меня невозможным было, идя по улице из булочной, откусить аппетитную корочку, что считалось обычным делом для других детей.
Сызмальства у меня были обязанности по дому («мама много работает, устает, ей надо помогать» – слова отца). Обязанности небольшие, но выполнять их надо было неукоснительно. Эта наука давалась мне легко. Я и сейчас многое из этого делаю автоматически и благодарен отцу за выучку.
К 1 сентября и здание школы, где работал отец, и школьный двор приводились в порядок. Во дворе разбивали цветочную клумбу с оградкой из побеленных кирпичей. Отец всегда выступал на торжественных линейках в честь начала учебного года. Делал он это с душой, темпераментно. В этот день в доме было всегда празднично, много цветов. После торжеств 1 сентября клумба всегда была сильно потоптана, что огорчало отца. Я до сих пор не могу ступить на газон, даже если на нем уже есть проторенная дорожка.
На пенсию отец вышел сразу по достижении соответствующего возраста. Работать ему стало уже тяжело, нервы были в плохом состоянии.
Несколько раз он лежал в нервных клиниках, но, несмотря на плохое состояние нервной системы, не был истеричен и капризен. Его нездоровье выдавали лишь быстрый взгляд и движения, раздражения на коже, утомляемость. Он нуждался в дневном сне. Но если спал днем, то, просыпаясь, конфузился, дневной отдых был в его понимании барством, слабостью, говорил: «Черте шо, полдня прошло». Очень много курил. Пожалуй, только сейчас, на фоне частых встреч с капризными, «сложными», как теперь принято говорить, людьми, я стал понимать и ценить его сдержанность и деликатность.