Сводные - стр. 27
Но в глубине души тлеет искорка. Неужели Кай пришел на балет? Почему я ощущаю его присутствие так, будто мы с ним связаны? Смешно. Странно. Но другого объяснения этому нет.
После второго акта ко мне подскакивает врач, а Розенберг виновато разводит руками.
– Я не мог поступить иначе, ты вся бледная, Юль.
Учитывая обстановку, волнение врача и Якова понятно. Врач меряет давление, светит в глаза фонариком, проверяет даже насыщение легких кислородом. Я в полном порядке, только сердце бьется слишком часто.
Все как рукой снимает, стоит мне выйти на сцену во втором акте. Ничего. Пусто. Словно я танцую в тренировочном зале. Сотни зрителей не откликаются в сердце, и я не знаю, что и думать. Ему не понравилось, и он ушел? Да был ли он вообще здесь?
Мы снова выходим на «бис», и я выполняю знаменитые тридцать два фуэте, но аплодисменты больше не греют душу. В третьем акте между выходами мне говорят, что кто-то ждет меня внизу после выступления. И просят не задерживаться.
Я лечу в холл сразу после, переодевшись и не смыв театральный грим, но там натыкаюсь на отца.
– Папа?
– Привет, детка. Ждала кого-то еще? – он треплет меня по волосам, уничтожая аккуратную прическу, несмотря на тонну лака. – Ох, детка, как бы я хотел, чтобы твоя мама была вместе с нами… Чтобы она увидела, какая ты стала и как танцуешь…
Папа очень редко говорит о маме. Столько лет прошло, неудивительно. Почему он вспомнил о ней?
Он крепко меня обнимает, но выглядит озадаченно и хмуро, когда мы выходим на улицу. После увольнения Фёдора отец так и не нанял водителя, а другую машину он заказал, но ее ему еще не доставили. От той он избавился сразу, как полиция закрыла дело. Так что домой мы едем на такси.
– Ты был на выступлении? – спрашиваю в машине. – Сидел в другом месте?
– Нет, не был. Я только под конец приехал, сказали, что мест в зале нет. Так что ждал тебя в холле.
Значит, это был не он. Тогда кто?
– А почему ты вообще приехал? Мы ведь договаривались, что меня подвезет Розенберг.
По несчастливому стечению обстоятельств Яков еще и живет неподалеку, и только ему мой отец доверяет, чем Розенберг регулярно пользуется.
– Видишь ли, я тут подумал… Что в моем возрасте пора бы уже остепениться. Кажется, так ты мне говорила, взрослая моя?
Остепениться?
– Ты ведь знаешь, что я всегда хотел настоящую семью, но после мамы так и не встретил никого, а сейчас… У нас с ней вроде как все серьезно.
Каменею, но тут же обнимаю отца крепче. Этого счастья я ему и желала, верно? Не хочу, чтобы он оставался один.
– Ты поэтому так переживаешь? Все нормально, папа. Я уже взрослая.
– Дело не только в этом… У нее есть сын, Юль. Именно его и подозревали в угоне. Собственно, в отделении мы и познакомились с Оксаной.
Я выпрямляюсь так резко, что перед глазами темнеет.
– Не волнуйся так, – отец воспринимает мою реакцию по-своему. – Полиция ничего на него не нашла, а ты его не узнала, так что, парень, похоже, не виноват. Я видел его сегодня. На бандита он совсем не похож, а с остальным разберемся вместе.
– Видел? – повторяю эхом.
– Я был у них перед тем, как приехал к тебе в театр.
Значит, Кай был дома. И в театре был не он.
– Я хочу, чтобы Оксана переехала к нам, Юль. Вместе с сыном.
Жмурюсь до ярких точек. Этого быть не может. Кай под одной со мной крышей!