Сводные. Тихоня для хулигана - стр. 30

– Зачем ты ищешь проблемы на свою голову? – замираю в его руках. Не хочу ни отталкивать Мирона, ни сбегать от него. Сейчас рядом с ним стоя на холодном ветру, мне вдруг становится невыносимо жарко.

– Залезть сюда, – наклоняется так близко, почти навалившись на меня и заставив, прогнувшись в спине, опасно свеситься с балкона. – Для меня не было большой проблемой.

– Я сейчас говорила о твоей ссоре с отцом. И, пожалуйста, – ладонями обхватываю щёки Мира. Мне кажется, у меня начинает получаться отыскивать методы воздействия на строптивца. – Верни меня на место, мне страшно.

Очень быстро достигаю результата и Мирон помогает мне встать ровно, хотя сам немного пошатываясь, отступает назад.

– Спасибо, – сдавленно шепчу, ожидая чего угодно. Ведь общаться с Мироном всё равно, что жить на вулкане.

– Пожалуйста, – лениво бросает он. – Ты главное – не радуйся, я просто сейчас не в состоянии вести войну.

Честность обескураживает, но зато не даёт предаться нелепым фантазиям, что Власов способен в один миг измениться.

Вздрогнув от нового порыва ветра и отсутствия горячих объятий, спешу обратно в комнату. Слышу тяжёлые шаги за спиной, понимая, что ночной гость входит за мной без приглашения. Развернувшись, натыкаюсь взглядом на шокирующий меня внешний вид Мирона.

– Что случилось?

Упрямо молчит. Не спешит отвечать на вопрос, но при этом пристально следит за мной, считывая эмоции, которые не так-то просто спрятать. Я буквально излучаю обеспокоенность, пока рассматриваю белую футболку, испачканную яркими пятнами крови и потрёпанную куртку с порванным рукавом.

– Нравлюсь? – вздёргивает рассечённую бровь, а следом морщится от боли.

– Не очень, – говорю абсолютно честно, завороженно смотря, как из-под подсохшей бурой корки над глазом начинает медленно сочиться кровь. – Нужно обработать раны.

Нерешительно шагаю вперёд, преисполненная сочувствием и желанием помочь, даже не зная, как может это расценить Мирон.

– Да брось, – отмахнувшись, прикладывает палец к свежей ссадине на распухшей губе. – На засранцах всё заживает как на собаке.

– Ценю твою откровенность, – услышанная самокритика радует и одновременно удивляет. Ведь он меняет гнев на милости, не бросается оскорбить или обвинить меня в чём-то, как это обычно бывает. – Но не могу даже засранца бросить в таком состоянии.

Подойдя ближе, беру со стола зеркало. Вскинув руку, приближаю его к лицу так, чтобы Мирон сам полюбовался своим расписным отражением.

– И что тебе не нравится?! Я очень даже хорош собой, – в попытке ехидно улыбнуться, кривит губы.

Медленно отодвигает от лица зеркало. Тянется пальцами ко мне, чтобы заправить за ухо растрёпанные ветром волосы. Касается мочки уха, начиная кончиками пальцев играть маленькой серьгой. Наклоняется ближе, почти вплотную, опаляя горячим дыханием мои пересохшие от волнения губы.

Я забываюсь. Тону в нежности, на которую Власов, как оказывается, всё же способен. Почти не дышу, боясь спугнуть такой прекрасный момент.

– Ладно, опустим лирику, – Мирон отстраняется в тот самый момент, когда я почти готова опять его поцеловать, не дождавшись решительных действий. – Мне нужно забрать вещи.

Обогнув меня по дуге, шаткой походкой идёт к выходу. Его шаги глухо стучат в ушах, отзываясь досадой в сердце от скорого ухода Мирона.