Свободная комната - стр. 8

А моих детских фото нет. Мама сказала, что они были похищены вместе со многими другими вещами во время кражи со взломом в доме, где они жили, когда я была совсем маленькой. Я его совсем не помню. Помимо моих фотографий можно заметить лишь одну – это фото папы в молодости, во времена учебы на медицинском факультете. На ней он подвыпил и позирует с двумя другими студентами-медиками, все с кружками пива, направленными в объектив, и в хирургических масках, надетых в шутку.

Мы входим в тихий, ухоженный сад. На столе из кованого железа рядом с папиными обожаемыми ароматными разноцветными гвоздиками разложено на выбор мамино песочное печенье, печенье с корицей и фруктовый пирог, а также чайник с чаем.

Мама настойчиво кладет кусок пирога на мою тарелку. На самом деле это, скорее, кусище, так она молча пытается накормить меня. Она пристально смотрит в ожидании. Ждет, когда я отломлю кусочек и засуну его в рот, что я покорно и делаю. Я жую.

– Отличный пирог, мам, – я картинно облизываю губы. – Ты готовишь не хуже Мэри Берри[2].

Мама в восторге, глаза у нее сияют от удовольствия. Если бы это была не она, а кто-то другой, она бы, наверное, захлопала в ладоши в лихорадочном восторге, как в меме из соцсетей. Это вранье, конечно. Торт имеет консистенцию и вкус застывшей смеси сахара и жира с пластилином.

Чай налит, и мои родители праздно болтают о теплой погоде, соседях, подвигах папы в гольф-клубе. Но это все ненастоящее. Я знаю, о чем они на самом деле хотят поговорить. Это так же предсказуемо, как поход родителей в приходскую церковь по воскресеньям. Я прекрасно вижу подчеркнутые взгляды, которыми они обмениваются друг с другом.

Папина подача:

– Итак, как ты поживаешь, моя дорогая?

Он использует ту же самую фразу, которую наверняка говорил пациентам.

Я отпиваю глоток чуть теплого чая, прежде чем ответить:

– У меня все хорошо.

Тут в игру вступает мама:

– Ты правильно питаешься?

– Да. Три раза в день – сбалансированная диета, – я кладу в рот еще сахара, жира и пластилина, утыканных смородиной и изюмом, чтобы подтвердить свой ответ. На этот раз торт прилипает к передним зубам.

– Спишь хорошо?

– Да.

Живот у меня скручивает от паники. Я не виню их за то, что они делают, но быть под микроскопом невесело. Это страшно раздражает. Я наконец убираю языком прилипшее пюре из пирога, но один упрямый кусочек отказывается сдвинуться с места.

– Ты уверена? – на этот раз это мама. Мои родители – это команда, которая так просто не сдастся.

– Да.

– И ты продолжаешь принимать лекарства в нужное время?

– Да, я продолжаю принимать антидепрессанты.

Мама вздрагивает, как я и думала. Она не может пережить, что слово «депрессия» применимо к ее единственному ребенку. Я не люблю так мучить ее, но это единственный способ изменить направление разговора, когда он становится слишком личным.

Это сработало: она начинает расспрашивать о моей работе. Обычно это безопасная тема; они знают, как усердно я работаю и как хорошо у меня получается. Я рассказываю им, что, возможно, меня снова повысят, а рекрутеры уже тут как тут и предлагают мне зарплату побольше. Родители излучают гордость. Я тоже радуюсь. Почему нет? Я хорошо справляюсь со своей работой. Слишком хорошо, сказали бы некоторые, потому что у меня нет близких друзей на работе. У меня