Свобода по умолчанию (сборник) - стр. 25

В последнюю минуту Агата замечает в прихожей турбановскую зимнюю куртку и лихорадочно прячет в стенной шкаф.

Хмурый, войдя, ведёт себя вальяжнее, чем обычно, однако блюдёт заведённый порядок: все джентльменские аксессуары и обувь остаются в прихожей.

Затем он возлегает на кушетку и велит: «Кофе мне свари!» Это что-то новое в психоаналитической практике.

После короткого замешательства Агата идёт на кухню и там встречается взглядом с Турбановым. Вид у него бледный, но решительный.

Принесённый кофе Хмурый оставляет без внимания.

Он приказывает: «Иди сюда», – и похлопывает ладонью по кушетке. Так иногда подзывают домашних животных.

«Слушайте, – говорит Агата, – я готова принести извинения и вернуть вам деньги. Но эта встреча точно последняя. На этом всё».

«Иди сюда. Я кому сказал?»

Она не трогается с места.

Он неохотно встаёт, подходит, берёт волосы Агаты в кулак и, как сломанную куклу, бросает её на кушетку. В первый момент она от растерянности молчит, но срывается в крик, когда он наваливается всем телом и левой рукой раздирает ей платье на груди. Она продолжает кричать и после того, как Хмурый тяжёлым кульком обрушивается на пол, ударенный по голове и схваченный за горло Турбановым.

Агата пятится боком к двери, пока двое мужчин хрипя катаются по скользкому паркету, пытаясь придушить один другого. Эта сцена длится невыносимо долго – и совершенно ясно, что никто не намерен уступать. Но Хмурый оказывается более ловким, он ухитряется пнуть Турбанова под рёбра, сесть на него верхом и упереться коленом прямо в лицо.

«Засаду мне устроили!.. Суки!.. – говорит Хмурый, отрывисто дыша. – Я вас обоих сгною».

И это последние слова в его жизни, потому что раздаётся звук, будто сырая картофелина падает в мусорный жестяной бак.

Хмурый медленно оседает с недовольным лицом, и Турбанов видит Агату – она стоит посреди комнаты и сжимает пистолет в обеих руках, выставленных вперёд.

Лежащий на полу возле кушетки выглядит мертвее, чем эта кушетка. Но Агата всё так и стоит с вытянутыми руками, не опуская пистолет, в порванном на груди платье, пока к ней, хромая, не подходит Турбанов, чтобы обнять и прижать к себе.

Несколько минут они стоят молча, одинаково пристально глядя на труп.

«Он всё-таки ужасающе похож на меня», – говорит Турбанов почему-то шёпотом.

«Не похож, – говорит Агата. – Ничего общего. Зато я теперь похожа на убийцу». И начинает плакать.

Позже она признается, что в тот день была готова к наихудшему. К тому, например, что Турбанов отшатнётся или даже донесёт на неё. Недавно вышел обновлённый закон, карающий «за недонесение» ровно с такой же суровостью, как за само преступление, о котором не донесли. После этого резко выросло количество доносов жён, мужей и прочих родственников друг на друга. Если верить телевизионным новостям, неравнодушная общественность горячо поддержала такой расклад.

Но Турбанов точно не собирается никуда отшатываться. Он выходит из ступора, прокашливается и резонно замечает, что сейчас у них совершенно нет времени плакать, потому что надо поскорее убрать из квартиры и куда-нибудь девать вот этого. Ну, то есть вот это. (Пальцем показывать не стал.) Но сначала он уведёт её отсюда.

Ему кажется, что у Агаты во взгляде мелькает некоторая слабая надежда: он знает, как поступить, он всё решит. Не совсем понятно, каким опытом диктуется турбановская решимость, кроме разве что опыта просмотра запрещённых к показу, морально устарелых триллеров. Но, так или иначе, он велит Агате быстро собрать все свои личные вещи (их не оказывается ни одной, кроме домашних туфель), одеться и отдать ему ключи.