Свобода - стр. 65
Он спросил Джойс, слышала ли та что-нибудь о Римском клубе[36]. Джойс призналась, что не слышала. Уолтер объяснил, что деятельность Римского клуба (одного из членов которого он два года назад приглашал прочесть лекцию в Макалистере) заключалась в изучении пределов роста. Общепринятая экономическая теория – как марксистская, так и теория свободного рынка – считала экономический рост неизменно позитивным процессом. Увеличение ВВП на один или два процента считалось средним, а увеличение населения на один процент считалось желаемым, но если посчитать, каким будет идущий такими темпами прирост за сто лет, говорил Уолтер, результаты будут ужасающими: мировая популяция перевалит за 18 миллиардов человек, а мировое потребление энергии возрастет в десять раз. А еще через сто лет устойчивого роста цифры взлетят до космических высот. Римский клуб искал более рациональные и гуманные пути остановить рост, чем уничтожение планеты, всеобщий голод и массовые убийства.
– Римский клуб, – повторила Эбигейл. – Это что-то типа Итальянского клуба плейбоев?
– Нет, – тихо сказал Уолтер. – Это группа людей, которые противостоят всеобщей озабоченности ростом. Все помешаны на росте, но, если подумать, для созревшего организма рост – это все равно что рак, не так ли? Если у вас нарост во рту или в толстой кишке, это же плохо, так? А небольшая группа интеллектуалов и филантропов стремится выйти за пределы всеобщей зашоренности и повлиять на государственную политику на самом высшем уровне, как в Европе, так и в западном полушарии.
– Римские кролики, – сказала Эбигейл.
– А знаете, что итальянцы делают руками в постели? Жестикулируют! – воскликнул Рэй.
Джойс громко прочистила горло. En famille[37], когда Рэй напивался и вел себя нелепо и вульгарно, она могла укрыться в своих джойсовских фантазиях, но в присутствии будущего зятя ей пришлось смутиться.
– Уолтер говорит об интересных вещах, – сказала она. – Мне не приходилось сталкиваться с подобными взглядами или с этим… клубом. Но это, конечно, очень провокационная точка зрения на ситуацию в мире.
Уолтер, не видя, как Патти украдкой пилит себя по горлу, поднажал.
– Мы нуждаемся в чем-то, подобном Римскому клубу, – сказал он, – так как разумное обсуждение роста должно начинаться с обсуждения проблем, лежащих вне обычного политического процесса. Вы, разумеется, и сами это знаете, Джойс. Если вы хотите победить на выборах, вы не должны и заикаться о замедлении роста, не говоря уж о его прекращении. Это просто политический яд.
– Пожалуй, – со смешком отвечала Джойс.
– Но кто-то должен заговорить об этом и попытаться повлиять на политику, потому что иначе мы разрушим нашу планету. Мы захлебнемся в размножении.
– Кстати о захлебывающихся, папуль, – сказала Эбигейл. – У тебя там персональная бутылка стоит или мы тоже можем из нее выпить?
– Закажем еще одну, – сказал Рэй.
– Не думаю, что нам нужна еще одна бутылка, – заметила Джойс.
Рэй поднял руку – это был особый, джойсосмиряющий жест.
– Джойс. Пожалуйста. Просто… Просто успокойся. Все хорошо.
Патти с застывшей улыбкой разглядывала блестящие плутократические компании за другими столиками, освещенные уютным неярким светом. В мире, конечно, не было места лучше, чем Нью-Йорк. Этот факт лежал в основе самодовольства ее семьи – это был постамент, с которого можно было глумиться над всеми остальными, залог взрослой искушенности, дававшей им право вести себя по-детски. Быть Патти и сидеть в этом ресторане в Сохо означало вступить в схватку с силой, победить которую у нее не было ни малейшего шанса. Ее семья заявила свое право на Нью-Йорк и не собиралась двигаться с места. Единственным выходом было никогда сюда не возвращаться и просто забыть о подобных сценах.