Свет Валаама. От Андрея Первозванного до наших дней - стр. 23
Между прочим, святитель Игнатий (Брянчанинов), указывая на то, что надобно сделать, чтобы прекратилась смута в монастыре, не забыл и про Варлаама.
«Заштатного игумена Варлаама полагаю непременным вывезти из Валаамской обители, как потому, что он в бумагах своих был дерзок в выражениях о начальстве, а в доносах опрометчив, веря всяким слухам, так и потому, что он уже не может быть спокоен в Валаамской обители и не вмешиваться, как сам сознается, в управление, к которому совершенно не способен, что доказано опытом… Принимая во уважение старость о. Варлаама, и то, что во всем деле он только орудие для других, полагаю переместить его в Оптин скит, Калужской Епархии…»
Из того же отчета узнаем мы, насколько высокой была температура заварившейся в монастыре свары.
У монаха Порфирия изъяли тетрадь, в которой он утверждал, что игумен Варлаам и его партия (сам Порфирий принадлежал к партии Вениамина), состоящая из семи человек, хотя и священнодействуют и приобщаются Святых Тайн, но, находясь во вражде со многими лицами монастыря, занимаясь ложными доносами, священнодействуют и приобщаются в осуждение – только для одной формы… Более того, утверждал Порфирий, скитяне (насельники скита Всех Святых) занимаются только одной наружностью и далеки от постижения сущности или духа религии…
Выход из ложного положения, в котором он оказался, Дамаскин нашел. Он оставил должность начальника скита Всех Святых и удалился в Назариевскую пустынь.
Впрочем, иначе и быть не могло…
Прочно и надежно усвоил Дамаскин основы монашеской жизни, и невозможно было совратить его в противоречащую монашескому смирению монастырскую свару.
Как свидетельствует составленная в монастыре биография подвижника, приняв управление скитом, Дамаскин продолжал свою суровую подвижническую жизнь, и два раза изливался на него «неизреченный» свет от иконы Распятия Спасителя, которая досталась ему от монаха Авраамия, убившегося при ломке плиты на Германовом острове…
Любопытно, что монастырский биограф к скитоначальническому периоду жизни Дамаскина относит тот разговор, что состоялся у него с настоятелем еще до ухода в пустынь.
«Неусыпные, столь разнообразные тяжелые труды, при строгом воздержании во вкушении пищи, изнурили наконец о. Дамаскина до того, что он едва в состоянии был читать в церкви и занемог, и поэтому решился о своей болезни сказать настоятелю»[4].
Но перед этим автор биографии в скобочках делает примечание, что Дамаскин просил освободить его от послушания – начальствования скитом…
Можно понять, почему автор биографии, нарушая датировку хроники, записанной со слов самого Дамаскина, переносит этот разговор из первого, «допустынного» пребывания Дамаскина в скиту Всех Святых, в бытность его скитоначальником. Видимо, монастырского биографа смутила описка – имя настоятеля, ведущего этот разговор, не Ионафан, а Вениамин (Вениамин стал настоятелем лишь в 1833 году). Описка это или оговорка самого Дамаскина, судить трудно, но корректировать в соответствии с нею жизнь валаамского игумена – просто нелепо. Нарушается житийная логика биографии Дамаскина.
Одно дело, когда с жалобой на немощь обращается новоначальный монах. Слабость – напомним, что у Дамаскина неправильно срослась нога и он был (по сути) инвалидом! – вполне оправданна.