Свет, отраженный от пыли - стр. 17
– В бомбоубежище же темно… – Олька нерешительно смотрела на подругу.
– А вы как хотели? – подключился Дюма. – Дело серьезное. Но можете отказаться.
– Нет! – Томка схватила подружку и потащила за собой. – Мы все сделаем!
Дюма и Гуринок снова сели на скамейку.
– Разболтают. – Дюма прислонился к стенке сарая.
– Значит, исключим их из отряда. Пусть побродят по подвалу. Может, сами отступят.
– Ладно, я понял. И это… Я с тобой. Говори, что нужно делать.
– Сначала я сам. У парней спрошу, кто недавно освободился в поселке.
Тусклый фонарь освещал столик, за которым резались в домино четверо мужчин. Столик стоял примерно посередине двора – очень опрятного, с клумбами, песочницами и разноцветными деревянными лавочками, засаженного кленами, тополями и кустарником. Гуринок смотрел на мужчин через заросли желтой акации. Густая, усыпанная опадающими цветками, она представляла собой отличное укрытие. За столиком сидел тот, кого искал Гуринок.
Сейчас он ждал знакомого пацана, который жил в одном из трех двухэтажных домов, огораживающих двор буквой «П». Мальчишка должен показать, кто именно из играющих в домино недавно вышел из заключения, рассказать, как зовут, кто друзья. Не за-даром. Во время бурного торга Гуринок смог снизить оплату с пяти папирос до трех. Теперь он был почти уверен, что сам распознал бывшего зэка. Вон тот, бледный, с глубокими залысинами, худой. У него на пальцах одной руки виднелись татуировки. Не понять, что именно изображено, но больше ни у кого ничего подобного не было. И вообще он сразу не понравился Гуринку. Взгляд бегает, сморкается постоянно в сторону. В общем, это точно он. Надо будет снизить оплату еще на одну папиросу. Жирно пацану будет.
– Лешка!
Гуринок стремительно обернулся: а вот и осведомитель.
– Вон тот, худой и почти лысый, с пальцами разрисованными? – Гуринок кивнул на игрока.
– Не-е. Это Петька, его брат. А тот, про кого говорили, рядом сидит, плечистый.
В это время плечистый обернулся и посмотрел на заросли акации, словно услышал, что его тут обсуждают. Гуринок поежился. Взгляд был внимательным, цепким.
– Понял. Что еще скажешь?
– В тот вечер, когда убийство было, спал пьяный в квартире у Петьки, тот подтвердил.
– А друзья?
– Сидят. Оба подрались с парнем, а у того папаша – шишка в горсовете. Статью им раскрутили на полную. И драка, и ножи, и группа.
Пацан поковырял в носу и протянул руку:
– Давай папиросы. Пять штук?
– Три. Мы же договорились. И как его зовут-то?
– Славиком. Погоняло – Медведь. Это фамилия у него такая: Медведенко. У Петьки такая же. Все?
Схватив папиросы, пацан их понюхал, одну сразу сунул за ухо и, просвистев финальную мелодию из «Ералаша», исчез.
Гуринок снова перевел взгляд на играющих, хотел еще раз вглядеться в Медведя, чтобы точнее передать потом Дюме его приметы, но того за столом не оказалось. Взгляд Гуринка заметался по темному двору, но так никого и не обнаружил. Тогда он, уже не осторожничая, стал выбираться из своей засады.
Продравшись сквозь кусты, Гуринок вышел на тротуар и направился к дому, прикидывая, можно ли еще вызвать Дюму на улицу, рассказать о том, что узнал, или тетя Клава не выпустит сына, сошлется на то, что уже поздно. Задумавшись, он не заметил, что вслед за ним из зарослей акации вышел тот, за кем он следил. А потом вылез пацан, он, насвистывая все ту же мелодию, прятал в карман полученные уже от Медведенко папиросы.