Размер шрифта
-
+
Свет небесной тоски. Избранное. Издание 2-ое, переработанное. - стр. 11
всё остальное – бытиё,
где тело знойное моё
в самозабвенье исчезает,
лишь имя имя осязает.
В божественные звон и стон
сливая почвенность имён…
22.08.2001
2. ЗЕМЛЯ
Возвращенье на землю из сфер Беатриче
мы с тобой провели с соблюденьем приличий:
катехизисы ЗАГСа, квартирные съезды…
Но куда подевать придыхание бездны?
Вот порой и слетаем с житейского круга,
открывая для бездны наш маленький угол,
и, ломая дрова, прожигая кровать,
ничего не хотим на земле понимать.
22.08.2001
3. УЗЫ
Клюёт с ладони зимняя синица
подсолнуха сухие семена…
Моих ладоней птица не боится
и, значит, ты бояться не должна.
Ты, что гонялась так за журавлями,
но, выплакав всю юность вдалеке,
спокойно спишь глубокими ночами
на жёсткой, на моей большой руке.
Как сладостно, как радостно ты дышишь
и будишь нежность долгую в крови!..
Доверчивость дарована нам свыше
за честность и бесстрашие в любви.
И пусть порой неимоверным грузом
меня к земле гнетёт твоя краса,
мне так нужны для тела эти узы,
чтобы душа взлетала в небеса!
2003
4. ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ
В брачное логово
немножечко тесное
С тобой мы укрылись
завьюженным вечером.
Богу – богово,
кесарю – кесарево,
А нам, человекам, —
своё, человеческое!
Нам – тело горячее,
сердце влюблённое,
Слова и губы,
напухшие ласками,
И единение,
неразделённое
Синодальными и законодательными
сказками.
Бела постель,
как одежда ангела;
Бездонна ночь до утра,
как вечность;
И ярче короны кесаря
наголо
Явленная
человечность!
10.09. – 12.10.2011
5. ОБМАН
И я не тот, и ты не та,
и в этой жизни слишком грубой
лишь одиночества тщета
свела на вечность наши губы,
лишь невозможность не любить,
мечты наивное желанье…
Но надо жить и надо быть,
хоть чуть похожим на мечтанье:
лукавствовать, таить печаль,
смеяться, стлать нежней тумана…
И вдруг заметить невзначай,
что сам истиной обмана.
2003
6. ВЕЧНОСТЬ
На последние деньги куплю себе жёсткий билет
и в бессонном вагоне уеду в лазоревый край,
где овчинные волны пасёт хворостиной рассвет
и дремучие скалы пекут тишины каравай.
На желтеющем пляже раскинусь беспечным «бичом»,
буду хлеб воровать, буду пить молодое вино
и подельникам-уркам за ним не скажу ни о чём,
лишь скажу, что забыл своё имя и годы давно.
Назовут меня Ванькой… Ну что же, Иван так Иван,
безымянное имя, высокая царская спесь…
И когда в мокром небе увижу гусей караван,
я не вспомню ничуть, чем я жил, что оставил я здесь.
Ну а ты открывай по ночам молодые глаза
и, накинув халат, вопрошай до рассвета окно:
может нынче иль завтра вернётся он, подлый, назад,
а быть может, уже не вернётся и умер давно?
Но когда и умру, все равно для тебя не умру:
буду где-то бродить по кругам бесконечной земли,
буду ястребом в небе и дятлом в сосновом бору,
буду ящеркой в солнце и ветром в цветочной пыли…
Безымянное имя, высокая царская спесь,
ендова круговая тяжёлых похмельных медов…
Я не вспомню ничуть, чем я жил, что оставил я здесь,
я не вспомню вовек, потому что забыть не готов!
Страница 11