Свенельд. В полночь упадет звезда - стр. 56
От вида этого лица жесткая рука стиснула сердце. Горыня ощутила себя на самом краю проруби – еще немного, и соскользнешь в черную воду. Отец не любил ее – какая уж любовь, если надумал в челядь продать! А она сама просто покорялась ему, чувствуя себя виноватой в своей несуразности. Он же отец, как еще? Если его не будет… Она останется здесь. В глуши того света, совсем одна!
– Затея! – окликнула она. – Ты погляди на него! Совсем батюшке худо!
– Да уж не хорошо! – Затея бросила на Ракитана беглый взгляд. – Давит его Свирепица.
– Так сделай что-нибудь!
– А вот мы сейчас его медвежьей шерстью покурим! Это средство верное!
Горыня вздохнула, подумав, что отец уже весь с ног до головы в этих «верных средствах», одно другого сильнее – то головы змеиные, то сало ежовое… Будь она Свирепицей, давно бы сбежала без оглядки!
Затея взяла из печи горящих углей на совок, бросила на них клочья медвежьей шерсти – небось в лесу набрала, на стволах сосен, об которые медведь чесал спину, – и стала ходить с ними посолонь вокруг Ракитана, нараспев проговаривая длинный-длинный заговор: про море-окиян и остров Буян, где на белом камне сидят семьдесят семь старцев. Как шли мимо них двенадцать сестер-лихорадок, как старцы подвергали их строгому допросу об их именах и путях, а потом насылала на них черного зверя медведя, чтобы прогнал их на сыр бор, на серое болото, на корчевое пенёвье, на мхи, на темные луга, на сухие леса, на гнилые колоды…
Горыня с трудом разбирала слова: от вони паленой звериной шерсти она раскашлялась, раскашлялся и Ракитан, сама Затея тоже чихала, прижимая к носу рукав, как мышь под веником.
– Там вам гулять, красова…ти… аапчхи! … ся… чхи!
Но хоть средство было не из слабых, Ракитану от него как будто стало еще хуже. Он дышал с таким хрипом, со стоном, что Горыня содрогалась.
– Можно ее попугать еще, – рассуждала Затея. – Взять горшок с водой ледяной и над головой его разбить. Или взять веревку толстую, девять узлов завязать, бить его той веревкой и приговаривать…
– Куда уж его бить, он и так чуть жив! – в возмущении воскликнула Горыня.
– Да не человека бьют, лихорадку! А вот еще – накроем-ка мы его корытом! – обрадованная новой мыслью, Затея подскочила. – Неси скорее!
Горыня принесла из клети большое корыто, в котором хозяйка, видимо, мылась, поскольку бани у реки Горыня не заметила. Вдвоем они положили перевернутое корыто на Ракитана, так что он почти скрылся под ним. Хозяйка принялась за новый заговор: как Свирепица приходит на двор, стучит у окна, спрашивает, здесь ли Ракитан, ей отвечают, что нет, она заходит, ищет его по всему дому, не находит… Говоря за Свирепицу, она гудела и подвывала, и выходило так убедительно, что Горыня невольно жмурилась и втягивала голову в плечи.
– Ох мне! – обычным своим голосом сказала вдруг Затея остановилась. – Я ж с вами дело важнейшее забыла! Ты сиди, а я пойду!
– Куда ты пойдешь? – Горыня встала.
– Не далеко, да и не близко, до ночи обернуться мне надобно!
– А отец?
Затея развела руками и схватила свой кожух. Горыня не стала ее удерживать. Ей было страшно оставаться с отцом одна – она-то что может? – но и от присутствия Затеи большой пользы уже не было. Еще какую-нибудь гадость придумает – с ежом и ужом целоваться!
Когда Затея ушла, Горыня сняла с отца корыто. Теперь он дышал, будто отрывал воздух кусками. Она положила руку ему на грудь – там что-то скрипело. На глазах у Горыни закипели горячие слезы – она видела, что надежды почти нет. У него уже и лицо не лицо, а будто череп… Тот самый, что Свирепица носит на палке…