Свенельд. Оружие Вёльвы - стр. 54
– Никому, конунг.
– То-то же. Отправляйся в дорогу, я хочу, чтобы к Дисатингу все уже было улажено. И тогда на пиру я прикажу собирать войско, чтобы к началу лета охотники были готовы и дичь прибежала прямо на копья и стрелы.
– Ты очень добр, конунг.
– Что? – Мохнатые брови сдвинулись.
– Ты очень добр ко мне и к твоей кормилице. Прикажешь отвезти ей обычные подарки?
– Отвези. И не засиживайся там. Как начнешь чесать языком со всем ее бабьем…
– Да где уж мне, конунг? Разве будут такие благородные женщины обращать внимание на раба?
– Не прибедняйся. Ты и к богам сумеешь подольститься.
– Это все только ради службы, конунг… – Хольти еще раз прикрыл рукой зевок. – А сам я хоть сто лет не видел бы ни одной бабы.
Выехав в то же утро, Хольти, верхом на конунговой лошади, ведя за собой в поводу вторую, нагруженную мешками, весь день двигался на юго-восток. Путь его лежал вдоль бесчисленных рукавов, мысов и бухточек огромного морского залива, далеко вдававшегося в сушу. Будучи на деле частью моря, назывался он Логринн, что означает просто Озеро. Самых неровных очертаний, разбросав длинные узкие заливы, будто дерево ветки, Озеро омывало тысячи островов, от огромных и густонаселенных до голых скал, где могли жить лишь чайки. Оно составляло целую водно-островную страну, на севере доходившую почти до Уппсалы, а с востока на запад занимавшую более десяти дневных переходов. В середине его, на одном из островов, помещался богатый вик Бьёрко, а если идти от Бьёрко на восток, то через пару дней, после пространства бесчисленных шхер, то есть просто «скал», начиналось Восточное море[19]. По берегам Озера на каменистых возвышенностях в изобилии росли ели, дубы, березы; в заливах, где под сенью ивовых ветвей летом цвели кувшинки, гнездились гуси, утки, лебеди. В теплую пору в изобилии цвел шиповник, покрывая нежным румянцем серые и бурые скалы. На берегах и островах жило множество людей – часто встречались усадьбы и хутора. На невысоких, покрытых лугами и рощами островках паслись козы и овцы, которых вывозили туда из усадеб на все лето и дважды в день женщины отправлялись к ним на лодке – доить. По синей воде сновали рыбацкие челны. Но до теплой поры еще было далеко, и сейчас Хольти, проезжая вдоль неровных берегов, видел белесый старый лед меж камней, который постепенно истончался, чтобы дать место свинцово-серой воде.
К вечеру Хольти прибыл к усадьбе, хорошо ему известной, носившей название Дубравная Горка. В молодых и зрелых годах Бьёрн конунг несколько раз в год посещал ее сам: тогда говорили, что здесь живет его кормилица, старая Унн. Лет двадцать назад она умерла, и с тех пор Бьёрн посылал подарки ее дочери Трудхильд, своей молочной сестре. Кое-что не вязалось: Трудхильд, хозяйке усадьбы, на самом деле было за шестьдесят; возраст почтенный, мало кому удается до такого дожить, но она не могла быть молочной сестрой конунга, который старше ее лет на двенадцать. Впрочем, едва ли кто знал в точности ее годы, да и годы конунга. Кто станет совать нос в такие дела? Даже если кто и думал, будто Бьёрна некогда связывала с Трудхильд любовная страсть, подозревать в ней седых стариков было глупо, да и обязанность отвозить подарки он давно передал Хольти.
За давностью лет во всей стране нашлось бы очень мало людей, понимавших истинную природу связи Бьёрна конунга с женщинами из Дубравной Горки. А те – давно покойные сплетники сорокалетней давности, – очень удивились бы, если бы узнали, что Бьёрн конунг ни разу не видел лица Трудхильд…