Свенельд. Оружие Вёльвы - стр. 37
– Ты что – конунг… ётунов? – вырвалось у нее.
Гость не ответил, знаком показав, чтобы она помогла ему стянуть кожух.
Одет он был в полушубок из волчьей шкуры, мехом внутрь. Хравнхильд помогла ему высвободить руки. Пахло от гостя, как от всякого, кто долго путешествовал и давно не мылся, но под кожухом он уже не был таким холодным. Ниже оказалась рубаха из грубой некрашеной шерсти, и он знаком показал, что ее тоже надо снять. Двигался он неловко, но молчал.
А когда рубаха была снята, Хравнхильд увидела, где беда. С правой стороны, на ребрах, на серой шерсти нижней сорочки виднелось пятно крови – свежая кровь наслаивалась на уже подсохшую, видимо, кровотечение началось какое-то время назад.
Испустив глубокий вздох, Хравнхильд взялась и за эту сорочку. Наконец она тоже была снята. Мощное тело с узловатыми мускулами, довольно густо заросшее волосом, подошло бы какому-нибудь троллю, если бы не многочисленные старые шрамы, покрывавшие его почти везде, где Хравнхильд смогла увидеть. Хуже всего было на ребрах – там кровоточила рубленая рана длиной в палец, явно не свежая, уже было начавшая заживать, но снова открывшаяся примерно день назад.
– Ложись здесь, – Хравнхильд расправила его сорочку поверх прочей одежды и знаком показала, чтобы лег раненым боком к огню.
Пока он укладывался, Хравнхильд подкинула еще дров, налила воды в котелок на ножках и поставила его в угли.
– Надо бы это зашить, – сказала она, наскоро стерев кровь, чтобы осмотреть рану. – Сама она не заживет. Там ведь были сломаны ребра?
– Два. Делай как знаешь, – равнодушно ответил гость.
Вытянувшись на спине, он закрыл глаза, и по его жесткому лицу разлилось выражение покоя. Кажется, он уже был доволен, очутившись в теплом доме, где ему вроде бы хотят не дать умереть.
Хравнхильд принялась за дело: подогрела воды, как следует обмыла рану, осмотрела, сколько позволял свет очага. Ждать утра не было смысла: в доме и в полдень не станет светлее, чем сейчас, а тащить его голого наружу и шить дубеющими от холода пальцами она не хотела. Кривая серебряная игла у нее имелась, как и особые нити из козьих кишок.
– Ехал однажды Один через радужный мост, конь его оступился, сломал ногу, – зашептала она над иглой, прежде чем приступить к делу. – Пришла Фригг к нему пешком, принесла золотую иглу, серебряную нить; она сшила кость с костью, кожу с кожей, кровь с кровью…
– О́дин владеет мной… – пробормотал раненый; ей показалось, он не понял ее речь, а лишь услышал знакомое имя.
Значит, он не тролль, мелькнуло в голове у Хравнхильд; однако принадлежность Одину могла означать важные вещи.
Пока она зашивала, гость не открыл глаз и не охнул, лицо его оставалось неподвижно. Хравнхильд поглядывала на него вопросительно, не умер ли, но мускулистая волосатая грудь вздымалась, из горла вырывалось хрипловатое дыхание.
– Теперь сядь, нужно перевязать, – велела она, закончив.
Он попытался привстать, но смог лишь слегка приподняться, и Хравнхильд, обхватив его за плечи, с трудом подняла тяжелое тело, чтобы он мог сесть, опираясь спиной о спальный помост. Его слегка била дрожь – гость еще не совсем согрелся. Хравнхильд перевязала рану, обмотав его торс полосами льна от своих и Кари сношенных сорочек.
– Теперь ложись, но пока не спи, я сделаю тебе отвар и дам поесть.