Сущник - стр. 37
– Юноша, движение – это бытие. А условно понимаемый бог и есть бытие. Вы ведь о христианском боге спрашивали? Насколько знаю, ваши богословы описывают взаимоотношение его ипостасей как предвечную любовь, то есть как бытие непрестанного движения одного к другому. Любовь есть движение, как и всё остальное в нашем космосе. Ещё вопросы?
О любви профессор говорил ледяным тоном. У Марика никогда не было врагов, да и откуда им взяться в родном ковчеге? Он даже не знал, что это такое. А тут ощутил в преподавателе острую неприязнь к себе.
Трибунал
После занятий Марк ждал Риту на ведущей к площади монументальной лестнице, в конце которой находились кабинки гэстутилизаторов. Покидать гэстинг абы где, распыляя свои даблы на публике, учащимся строго воспрещалось – таковы уж креонические правила приличия. Прислонившись к высокому каменному парапету, нагретому солнцем, он скользил взглядом по мелькающим лицам студентов. Некоторые спускались по лестнице, прыгая на одной ножке – радовались как дети окончанию учебных мытарств.
– Давно ждёшь? – лицо Риты также светилось радостью. «Неужели соскучилась по мне?» – подумал Марчик и сразу отмёл эту мысль. Но сердце глупо забилось.
– Минут десять. Наблюдаю тут за чудиками.
– Знаешь, среди них есть интересные, я с двумя познакомилась, они настоящие уже художники, их картины взяли в Магистраль, во дворец какого-то дожа, – начала рассказывать скороговоркой Ритка и, заметив потемневший взгляд друга, уточнила. – Это девчонки. И они не мумми.
Марик не успел ответить – за спиной раздался знакомый голос:
– А, живород со своей живородкой! Вот так встреча!
На три ступеньки выше стоял Эд и сверху бесцеремонно их разглядывал. Ситуация была унизительной, хотелось побыстрей это прекратить.
– Иди домой, – примирительно отозвался Марик и, почувствовав жалкую нелепость сказанного, добавил: – И дома уши помой.
Глаза Эда сузились, он осклабился:
– Мне-то зачем мыться? Это подружке твоей надо подмываться, а то забрюхатит, раздуется пузырём, как же будешь с сукой своей спариваться?
Марик поднялся на две ступеньки вверх и кулаком врезал мумми в живот – до лица дотянуться он не смог. Эд отшатнулся и лягнул ногой. Удар получился не точным, каблук ботинка лишь скользнул по щеке, но лицо обожгла острая боль. Она была достаточно терпима, не за болевым порогом, иначе бы в теле дабла сработал предохранитель и отключил все болезненные ощущения, но Марик уже не думал об этом – он прыгнул в ноги противника, и тот, перекувырнувшись через его спину, полетел вниз по ступенькам. Мумми встал на ноги, потрогал кровоточащий затылок. И тут Марик не поверил своим глазам: уши у Эдика вытянулись и заострились, на их кончиках зачернели кисточки. Лицо продолжало трансформироваться в кошачью морду, сквозь одежду проступила шерсть – и вот уж на ступеньках, поджав передние лапы, сидела огромная рысь, изготовившаяся к прыжку. Одним махом Марик вскочил на парапет, куда зверю было сложнее допрыгнуть. Внизу оставались лютый зверь и… Рита. Она стояла, опустив руки, словно потерявшийся ребёнок. Марк схватился за бронзовую рукоятку факела, вытянул его из подставки и прыгнул навстречу оборотню. Время замедлилось, Марк видел перед собой шерстистый череп чудовища и успел в полёте поднять руку, чтобы со всей силы хрястнуть по нему увесистым канделябром.