Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - стр. 9
– Ешь!
Мальчик перевел взгляд с комка земли на Оту. Потом, вздрагивая всем телом от плача, поднес ладонь ко рту и начал есть. Его товарищи столпились кругом, молча наблюдая за происходящим. Он жевал, развозя грязь по губам.
– Всю!
Мальчик набрал в рот еще земли и, рыдая, упал ничком. Ота сплюнул от отвращения и повернулся к остальным:
– За работу!
Ученики бросились на места, подгоняемые страхом. Замелькали лопаты. Мальчик с грязным ртом сидел, уткнувшись лицом в ладони, и плакал. Ота вонзил в землю рядом с ним лопату.
– Ну? – тихо процедил он. – Ждешь особого приглашения?
Мальчик промямлил что-то неразборчивое.
– Что? Если хочешь что-то сказать, позаботься о том, чтобы тебя было слышно.
– Руки, – выдавил мальчик сквозь всхлипы. – Руки болят. Я старался… старался копать глубже, но было так больно…
Он показал ладони. От зрелища кровавых волдырей у Оты закружилась голова, словно он склонился над пропастью. Мальчик заглянул ему в лицо, тихо подвывая, и Ота вспомнил. Вспомнил, что ему самому хотелось вот так выть, когда он месяцами спал в холоде, надеясь не увидеть во сне мать. Он слышал этот звук в спальне младших классов, среди своих погодков, плач ребенка во сне.
Внезапно ему стало неловко в новой черной одежде. Память о годах унижения зазвенела в мозгу, как хрусталь, отозвавшийся на высокую ноту. Он упал на колени рядом с плачущим мальчиком. Слова рвались с губ и застревали на полпути. Другие ученики молча стояли вокруг.
– Ты за мной посылал? – спросил Тахи.
Мила не ответил, только показал за окно. Тахи подошел и посмотрел вниз. На разрытой грядке ученик в черном обнимал плачущего младшеклассника, а остальные, опешив, смотрели на них.
– И давно они так? – глухо спросил Тахи.
– С тех пор, как я заметил. Что было раньше – не знаю.
– Ота Мати?
Мила молча кивнул.
– Пора это прекратить.
– Да. Просто я хотел, чтобы ты увидел.
В суровом молчании учителя спустились по лестнице, миновали библиотеку и прошли к западным огородам. Третий класс, завидев их, бросился изображать усердие – все, кроме Оты и мальчика рядом с ним. Те не сдвинулись с места.
– Ота! – рявкнул Тахи.
Ученик поднял глаза, покрасневшие и полные слез.
– Ты не в себе, – тихо сказал Мила-кво, поднимая его на ноги. – Тебе нужно пойти и прилечь.
Ота перевел взгляд с него на Тахи-кво и нехотя принял позу подчинения, а потом позволил Миле-кво увести себя в школу. Тахи остался; Мила услышал его ругань, которой он охаживал третьеклассников, словно кнутом.
В учительских покоях Мила налил Оте чашку крепкого чая, обдумывая положение. Вскоре о происшествии узнают все, если еще не узнали. Чем это обернется для мальчика – худом или добром, – сказать трудно. Он сам не знал, на что лучше надеяться. Если глаза его не обманули, это успех, которого он боялся. Однако, прежде чем действовать, надо убедиться. Он не вызовет дая-кво, если Ота не готов.
Мальчик, понуро сидевший на краю койки, взял пиалу и послушно выпил. Его слезы высохли. Теперь он просто смотрел перед собой. Мила придвинул табурет и сел рядом. Выдержав долгую паузу, учитель сказал:
– Знаешь, ты оказал этому ученику медвежью услугу.
Ота поднял руку в жесте признания ошибки.
– От того, что ты его утешил, он не станет крепче. Я знаю, учителем быть непросто. Тяжело заставить себя обходиться с детьми грубо, даже если это для их блага.