Супервратарь и другие фантастические истории - стр. 38
Я нахожу в зале ожидания на втором этаже свободное место в дальнем углу, плюхаюсь и ещё минут пять держу книжку журнала на коленях, крепко прижав ладонью.
Нет сил открыть…
Но – судьбу не переждёшь. Я рывком распахиваю внутренности «Москвы» и сразу же вижу в оглавлении: Андрей НАЗАРОВ. «Аллергия». Повесть.
Пр-р-рокля-а-а-тие!
Я перелистываю журнальные страницы с моим злосчастным, моим роковым произведением. Как я мечтал, как я молил Бога, как жаждал я увидеть свою фамилию в этом журнале-короле нашей серьёзной литературы… И вот теперь я готов визжать от бессильной ярости, от ужаса происшедшего: моя повесть напечатана в «Москве». Она вышла в свет.
Глаза мои скользят по знакомым до запятой, до любимого многочисленного тире строчкам:
«Виктор её ненавидел. Он ненавидел её рыжие мелко завитые кудельки, её по-дурацки перевёрнутые дужками вниз модные очки с толстенными стёклами, делающими взгляд постоянно насмешливым, он ненавидел её острый бледный нос…
…Она умирала тяжело, мучительно, страшно – от рака лёгких. Когда она, задыхаясь и хрипя, звала его – просила воды или ещё что, он, стиснув зубы до онемения в скулах, сидел на кухне и с ненавистью думал:
“Скорей бы! Ах, скорей бы!..”
Она умерла весной…»
Я сминаю-комкаю журнал, зарываюсь в него лицом и, не обращая внимания на вокзальных соседей, давлюсь всхлипами. Я вдруг и отчётливо, каждой клеточкой мозга и сердца понимаю: и никого-то, кроме Валентины, у меня на всём белом свете нету… Ни-ко-го-шень-ки!
Как же я теперь жить буду?..
…Вот уже минуло-протащилось полгода.
Жена моя, Валя, умерла в начале апреля – от острого воспаления лёгких. Проклятые эскулапы! Даже такую пустячную хворь одолеть не могут…
Правда, Валя грипп на ногах перенесла: как же, выпускные экзамены скоро, можно разве питомцев-оболтусов своих среднеобразованных бросить в такой момент! Ну и, конечно, осложнение на лёгкие перекинулось – сгорела в несколько дней…
А я, я-то здесь при чём, а?! Я же умолял её лечиться, лекарствами её пичкал, ухаживал за ней, когда слегла, с ложечки кормил-поил… Я не хотел, чтобы она умирала.
Не хотел!
А как она-то не хотела. Уже в последний день, вернее, ночь, приподнялась из последних силёнок с подушки, обхватила меня за шею истончённой рукой, до боли стиснула.
– Андрей, Андрюшенька! Ведь только-только жить начали! Я не хочу сейчас…
– Успокойся, – мямлил я, давясь слезами, – ты не умрёшь. Что ты! Кто ж от таких пустяков помирает – уж давно бы земной шар опустел.
– Правда? Правда? – взбодрилась чуть она, заглядывая в мои измученные глаза с робкой надеждой.
– Успокойся! Конечно, правда, – выдавил я, видя в затемневших зрачках её самого себя и зыбкую тень-отблеск Ангела Вечности…
Все эти полгода я пролежал на диване. С работы, само собой, ушёл: просто перестал туда ходить и всё – даже трудовую не забрал. О деньгах не думал, но они сами свалились: заплатили в журнале за проклятую повесть да вдруг запустили в издательстве второй тираж суперобложечной книги – перевели мне на сберкнижку гонорарий. Одному – с лихвой.
И вот я лежал. Днями и ночами. Спал урывками, барахтаясь в липких, вязких сновидениях. Выходил раз в неделю – подкупить еды-питья. Поначалу, с поминок, запил было крепко, ударился в запой, но – завязал. По пьяни всё тянуло прикончить самого себя, самоубиться. А я для чего-то ещё хотел жить. Хотя то состояние, в каковом я находился, жизнью назвать было сложновато. Я лежал в прострации. Не умывался, не чистил зубы, не брился. Я вырвал телефон из розетки и не реагировал на звонки в дверь. Решил: когда взламывать примутся, забеспокоившись, тогда открою. Но никто, видно, всерьёз не тревожился. Да и кому я, собственно, нужен?.. Фурсику, разве. Только из-за него я через силу поднимался лишний раз, кормил несчастного зверя, споласкивал его ванночку-лоток. Потом снова с ним заваливались-опрокидывались на диван. Фурс хронически спал, я – воспалённо думал.