Суламифь и царица Савская. Любовь царя Соломона - стр. 35

Сегодня стройная самоуверенная моавитянка, дочь известного вельможи, дарила ему свои ласки и поцелуи.

– О милый, твои руки так нежны и страстны. С тобой я уношусь к безоблачным высотам золотисто-лазурного неба над великим соленым озером, восточный берег которого стал домом моих родителей. Оно так напоминает небо Иерусалима и так отличается своей воздушностью и легкокрылостью: глядя в даль озера, я хочу расправить свои крылья и лететь туда, где на горизонте небо и вода сливаются в единую суть, – хрипловатым от страсти голосом почти пропела черноокая Руфь венценосному возлюбленному, стремясь вновь познать сладость его губ и настойчиво заглядывая в его глаза.

Но Соломон, уже успокоив сердечный огонь, своими мыслями был в тех краях, о которых невзначай вспомнила женщина, на сегодняшнюю ночь всецело уверенная в своих чарах над этим сильным человеком и спешащая извлечь из своего положения все возможные привилегии и удовольствия. Выбирая тактику поведения, она поняла, что в наступившую минуту Соломону, отстранившемуся от ее рук и горячих бедер, уже не столь интересна ее красота и искусство вести любовную игру, – и стала рассказывать о своей родной земле.

– Мои родители начали свой жизненный путь на восточном берегу Мертвого моря. Народ моавитян, как ты знаешь, царь, издавна соперничает с благословенным народом Израиля в том, кто будет обладать плодородными землями между Арноном и Явоком.

Вражда эта настолько сильна, что во время исхода израильтян из поработившего их Египта царь Валак, сын Сипфора, не хотел разрешать мирным евреям совершить путь через области моавитянского государства. Он не помог им ни водой, ни хлебом!

– О да! Еще труднее было моему народу, когда другой царь, Эглон, создал подлое и хитроумное содружество аммонитян и амаликитян. Целых восемнадцать лет томились евреи под игом соседних племен.

– Но ты же понимаешь, государь, что в этом горниле закалялась воля сынов Израиля. Моавитяне понимали, каким сильным может быть государство евреев, а потому чинили всяческие препятствия твоему народу.

– Коварство моавитянских царей доходило до такой степени, что они не гнушались сталкивать Саула и Давида, пользуясь внутренними противоречиями среди главных сынов земли Исраэль. Но бог помог моему отцу, и он стал властвовать над моавитянами.

– Решительность и жестокость отличала его действия, царь, – скрытый гнев зазвучал в голосе моавитянки. – Более половины народа истребил он, стремясь обрести первенство и независимость.

– И победил сильнейший.

– И победил ты, Соломон, – Руфь бросила обжигающий, полный любви и ненависти взгляд и вновь прильнула к Соломоновой груди. На этот раз он не отстранил ее, на короткий миг погрузился в созерцание молящих о взаимности женских глаз – и вновь отвернулся от поцелуев.

– Я построил тебе, Руфь, бамот – «высоту спасения», как это делают на твоей родине, в честь Хамоса. Чтобы ты забыла идолов и истуканов и служила единому богу. Чтобы чувствовала себя на земле Израиля, как дома. (Я желаю, чтобы Израиль был домом для многих.) Но твой Хамос – кровожадный бог. В его честь истреблялись целые города. Это ли религия здоровых разумом людей, это ли религия, ведущая к расцвету? Подобные верования уводят народ в древность, препятствуя развитию и благоденствию. Ибо не только страх должен управлять государством, но и полет мысли, фантазии, желание преуспеть в свободном деянии на благо страны.