Суглоб - стр. 60
Зачем?
Уж если речь зашла о литературных людях…
Ну, хорошо, вернемся к этому позже.
Сдержаннее в любви.
Сдержаннее в любви, твержу я себе точно заклинание, приступая к разделу, развивающему тему собачек.
У многих авторов вследствие избытка чувств, собачки дохнут. Тому есть множество литературных примеров, от уже упомянутого Тургенева до Троепольского и Сергиенко. Собачки, их хозяева, родные хозяев у таких авторов бывают биты, несчастливы, болеют, умирают и так дальше. Как будто речь идет не о собачках, а о выдающихся людях (смотреть глава первая).
Мне это не подходит.
И не для того произвели мы на свет собачек, чтобы умерщвлять их своей ненасытной нежностью.
Совсем недавно я узнал и с радостью принял теорию, согласно которой человек произошел совсем не от обезьяны, а неизвестно от кого, но, в свою очередь, является прародителем медведей и собак. Подтверждение своей гипотезе ученые нашли, сравнив нижние конечности вышеуказанных представителей фауны. Все же, как не поворачивай, наука – главное.
Мои собачки сыты и веселы. Мои собачки произведены на свет, чтобы утешать и смешить людей. В этом у меня с ними много общего.
Э, да что там?! Мои собачки изысканы.
Знаете, какой у них окрас?
Здесь небольшое отступление.
Сравнительно недавно я научился погружаться в томительные и бурлящие бездны словарей. Сам не знаю, как и, главное, зачем это произошло, но, что случилось, того не отнять.
Меня облепили мириады диковинных и жадных как жалоба слов, дрожащих от нетерпения проникнуть, прокрасться, прошмыгнуть, забраться и поселиться в вас навсегда. По крайней мере, до благодатного и окончательного рассвета деменции.
Знаете, что такое деменция?
Слабоумие.
Слово слабоумие порождает жалость, деменция же – нечто утонченное.
Обожаю утонченное. Обожаю народное, кажется уже говорил об этом, и утонченное. Казалось бы разного поля ягоды, однако же…
Думается, утонченного мне не хватало в детстве. Равно, как и народного. А природа требует.
Только вслушайтесь – деменция.
Хочется надеть запонки и отправиться куда-нибудь в испанский ресторан.
Ну, да Бог с ней, с деменцией.
И при первом оглушительном знакомстве со словарем, и в последствие, когда я уже окончательно понял, что избавиться от словарной зависимости не в силах, мне, хотите, верьте, хотите – нет, не было страшно.
Совсем.
Мало того, каждый раз отправляясь в бездну, я испытывал сравнимое разве только с манным сном удовольствие и подобие неги.
Мне казалось, что я, точно начинающий гимназист, наливаюсь некоей доселе неведомой радостью.
Вот и теперь, изволите видеть, радость во мне.
И прежде и теперь.
Радостью этой делюсь с вами, и не желаю знать, готовы ли вы принять мой дар, по причине того, что нетерпение делиться радостью больше меня и сильнее меня.
Итак.
Каков окрас моих собачек?
О!
Здесь и вердепешевый, и гридеперливый, и пюсовый, и бланжевый (у Иллариона) цвета. Согласитесь, у изысканных собачек и окрас должен быть изысканным.
Илларион – самый крупный в собачьем стане. У него каштановые с коричневыми родинками глаза и черные реснички, как у зебры. При другом окрасе, его вполне можно было бы принять за небольшую зебру.