Суглоб - стр. 38

Беспричинно!

Ах ты, Господи! Вот, опять привязалось. Вот она, фальшь, гадость, размышляет он, живет и здравствует.

И что за чрезвычайное событие? Вышел в коридор.

Опасность? Изумление?

Нет

Нет никаких причин для волнения, а неприятная, чужеродная, глупейшая, улыбка тут как тут.

Беда.

Усилием воли Благово уничтожает на своем лице приметы малодушия и отправляется в левое крыло вагона.

Когда нет ясности, субъект, как правило, направляется влево, приходит в голову Андрея Сергеевича.

Нужно запомнить и по возвращении записать.

Не забыть бы.

С чего начать? С туалета или проводницы? Проводница, по моему разумению, должна находиться справа.

Вот, откуда такие мысли? Точно всю жизнь только и делал, что путешествовал на поездах.

Проверим.

Наш герой делает шаг, другой. Невольно поворачивает голову и в дверном проеме по соседству видит веретенообразного старца с двумя пустыми стаканами и двумя же колодами карт на столике. Веретенообразного потому, что оставаясь в покое, старец, в то же время, как будто, все время находится в неуловимом движении.

При виде Андрея Сергеевича старец тотчас зашевелил губами, руками принялся описывать в воздухе кольца, точно давно поджидал его. Притом, что и губы и руки старца оставались неподвижными.

Так и есть веретено, подумалось нашему путешественнику.

– Входите, входите, мамочка-любочка, – звуки издаваемые Веретеном были протяжными и скрипучими точно жернова мельницы.

Пожалуй, он еще старше, чем выглядит, подумалось нашему путешественнику.

Пожалуй, таких необыкновенных старцев больше и нет на свете, подумалось нашему путешественнику.

Не знак ли это?

Пожалуй, что здесь сокрыта опасность и вред, подумалось нашему путешественнику.

И зачем я повернул голову? Любопытство губительно, черт… что там сказывали про Варвару? Ей, кажется, прищемили нос?

– Опасаетесь? – выстрелил и сразу же победил Андрея Сергеевича старик, – Чего? Ах, вот оно что – карты. Так это – не то, что вы подумали. Это – совсем другое.

Благово, истово крестясь про себя, прокрался к неприбранной полке против старца, попытался присесть, но обнаружил в ворохе железнодорожного белья нечто живое, что очень испугало его и вызвало смех Веретена.

– Это так, это… не смущайтесь. Он без чувств от водки. Спит всю дорогу, проснется, выпьет чуть-чуть, и снова – в сон. Вы подвиньте его и садитесь. Он худенький. Его почти что нет уже.

– Нехорошо это.

– Хорошо, хорошо. Его познабливает, а вы его согреете. Доброе дело сделаете.

Что-то неодолимо властное содержалось в трескучем голосе Веретена. Его хотелось слушаться. Даже не так. Сопротивляться ему не было никакой возможности.

Андрей Сергеевич подвинул спящего, показавшегося ему совсем легким, как будто это был и не человек совсем, а скрученное одеяло, и уселся.

– Вот и славно, – воссиял старик, – одному ехать совсем неплохо, но, случается, хочется собеседника. Знаете, разные мысли приходят, хочется поделиться. Вот вы все на карты смотрите, мамочка-любочка. Сами-то – не игрок?

– Нет, я карт не знаю.

– Есть такая старинная игра, пикет, как раз на две колоды… Шучу я. Какой вы, однако, пугливый, мамочка-любочка. Наверное, редко путешествуете.

– У меня нет денег, – вырвалось у Благово.

– Говорю же, шучу. Вот когда бы вы чаще в поездах гостили, научились бы разбираться в людях. Игрока – сразу видно. Ну, ничего, у вас все впереди.