Судьба такая - стр. 11

Следующий день, как обычно, начался с обстрела, на этот раз по окопавшимся ротам долбили из тяжёлых орудий. «Сто пятьдесят миллиметров, нас принимают всерьёз, – сообщил со знанием дела политрук, проходя мимо, – а связь опять оборвалась». Снаряды ложились не очень кучно – видать, немцы стреляли больше для устрашения, не позаботившись о точной корректировке огня. От близкого разрыва внутри всё опускалось, выражение «душа уходит в пятки» лучше всего определяло состояние человека, ощутившего страшную, не поддающуюся пониманию силу столкновения начинённого смертью куска металла с высохшей за последние дни земной твердью, вся траншея дрожала и тряслась, комья выковырянной из нутра земли глины сыпались с бруствера.

Командир второго взвода приподнялся со дна окопа, несмотря на редкий, тревожащий огонь с вражеской стороны, решил сам посмотреть, что творится на немецких позициях. Достал из вещмешка разбитый немецкий бинокль с одним уцелевшим окуляром. Слегка высунулся, прижавшись грудью к скату бруствера и начал крутить колёсико оптики, наводя резкость. У немцев, казалось, всё было без изменений, никаких шевелений, никакого движения, чуть дальше, в лесочке тонкой струйкой вился дымок. «Жратву готовят… Что ж наши артиллеристы такую цель пропускают?» – спросил сам себя. Полковая батарея в последнее время больше молчала – видимо, потеряла свои орудия под бомбёжками или в контрбатарейной борьбе, – лишь дивизионная порой вступала в дело.

Вдруг острая боль пронзила левое плечо, свиста пули Воеводов даже не услышал, захлебнувшись собственным стоном, в голове только пронеслось: «Идрить твою… Снайпер… как глупо… чего меня понесло с этим биноклем?» Выронив из рук злосчастную оптику, он, зачем-то цепляясь полноценной правой рукой за комки коричневатого дёрна на краю окопа, начал медленно сползать вниз, там распластался, нелепо растопырив ноги в синих командирских галифе, которые ему так и не успели заменить на брюки защитного цвета. «По этим галифе немцы издалека распознают командиров, – мелькнуло в сознании, – но сейчас, конечно, сверкнул бинокль».

К нему с двух сторон подошли бойцы, склонились над своим взводным. Их лица расплывались в сознании раненого, хватило сил лишь прошептать: «Снайпер, бьёт с какого-то дерева. Письмо в планшете, отдайте ве-е-че-ером… – язык его заплетался, он им в прямом смысле слова едва шевелил, – почтальону!» Кто-то в ответ тоже почему-то шёпотом два раза произнёс: «Санитара!» – и стал уверять, что с письмом разберутся, всё будет в порядке. Вообще все вокруг говорили вполголоса, младший лейтенант не мог понять почему, немец далеко и обычную речь никак не может услыхать. Потом чьи-то руки аккуратно положили тело раненого на истоптанную сапогами и затвердевшую, как цемент, землю на дне траншеи, и дальше воспоминания его обрывались.

*****

Письмо успело найти Лиду, хоть и шло оно эти сто пятьдесят километров кривыми путями почти месяц. Батальонный почтарь переправил его в полк, оттуда отвезли в дивизию, где оно ждало пять дней визу военной цензуры, потом отправили обычной почтой через Вязьму в Москву. Там воеводовский треугольник кантовался долго и ушёл в Калинин лишь спустя неделю, и только из Калинина приехал во Ржев. Лида уезжать не хотела – казалось, что на фронте всё без изменений, зачем срываться с насиженного места и бежать куда глаза глядят? Она поговорила с соседками, те тоже не спешили куда-то ехать, а иные и вовсе доверительно сообщали, что никуда не поедут: зачем, мол, немцы тоже люди, как-нибудь уживёмся. Лида решила подождать, не торопить события. Куда бежать? Все родственники в Белоруссии, под Гомелем, а его уже сдали. Ютиться по чужим углам, у незнакомых людей?