Судьба калмыка - стр. 58
И из темноты короткого зимнего дня неслись маты.
Пачкая черный платок песчинками сахара от карамелек, Шурка, заливалась слезами и хрипела:
– Простите, ради Бога – время такое!
– Ага, ага! – щерились бабы, – Бог-то с тобой разберется, он все видит.
Вышедший из столовой раскрасневшийся участковый, услышав бабьи выкрики, прикрикнул на них:
– На пятнадцать суток захотели? Сейчас организую! – и он демонстративно взялся за кобуру.
Бабы огрызаясь, уходили прочь. Ребятишки хохотали. А он, подойдя к Шурке, оценивающе оглядел ее и участливо сказал:
– Не обращайте на них внимания, Александра Михайловна, не-воспитанный народ, им бы только нажраться на дармовщину. А у Вас еще жизнь впереди! Ну вот, вышло так, что ж! – и, помедлив, доба-вил, – а нам еще протокол до конца дописывать придется, район тре-бует. Придется идти в контору.
– Ой, – зарыдала Шурка еще громче, – хоть вы-то меня понимаете! – и, уцепившись за рукав его полушубка, она приникла к его плечу.
– Тихо, тихо, любое горе проходит! – успокаивал ее участковый, ведя на выход из гаража.
А из темноты неслись им вслед бабьи выкрики:
– Щас, тебе он допишет, чего не дописал морячок! Ой, умора, смотрите бабы, вместо конторы к Коваленчихиной бане пошли, прото-колы там дописывать!
– Народ, он какой? Он тебе поможет, и он же тебя в грязь втопчет, – рассуждал он отечески.
И уже более уверенно шагал Гошка, выйдя из зоны бабьей видимости. Шурка покорно шла сзади него по узкой тропинке, ведущей к бане.
Глава 11
Вчерашние похороны – погибшего Витьки Беляева в нелепой катастрофе – обсуждались во всей очереди за хлебом. В центре внимания была Буланиха, которая подходила то к одной кучке баб, то к другой. Ей даже удалось побывать на поминках в последнем заходе и, поджав губы куриной гузкой, она сокрушенно качала головой:
– Да разве это поминки? У порядочной жены было бы намного лучше. Ну, а Шурка, как Шурка – сами знаете. Да если б я не обнаружила ее с хахалем еще неизвестно, сколько бы органы бились над рассле-дованием.
– А че, Маруська, ее-то признали виновной в смерти Витьки?
– Ну, тут еще не до конца все ясно, – многозначительно поднимала она брови, – Да как же ты не знаешь, ведь ты в бане с морячком ее обнаружила?
– Ну, я.
– А после поминок участковый ее вместо конторы снова в баню увел, дознание снимать!
– Иди ты!
– А ты че, не видела?
– Дак он первее меня с поминок ушел.
– Да че ей видеть-то было? Она ведь вчера на карачках с поминок в гору лезла. Не до Шурки ей было.
– Да идите вы! – разозлилась Маруська, уходя дальше к бабам.
– Да ладно тебе, не злись, мы-то не попали на поминки вот и чешем языками. Ты лучше-ка расскажи, как там калмыченок сгорел?
– К-ка-кой калмычонок? – растерялась Маруська, – Ой цельный день седни с компрессом на голове пролежала, ничего не знаю. Ну-к, ну-к, че там стряслось? – и она словно губка впитывала в свою память, что наперебой пересказывали ей бабы.
Потом, всполошившись, под каким-то предлогом рванула в другой конец очереди, но там стояли литовцы, греки и ни черта не знали. Вскоре она вернулась назад и уже бойко принимала участие в разговоре о гибели калмычонка. Даже вспомнила, какой это был пацан, потому, что после контузии это был единственный такой ребенок в се-ле. Последнее время он даже не ходил побираться, наверняка и умер бедный голодным. Максим на свою зарплату не мог прокормить такую ораву детей и старух. Припомнились случаи, когда пацаны мучили улы-бающегося Улюмку, хотя наверняка ему было больно, но он бедный по своей болезни все равно улыбался.