Ступает слон - стр. 13
– Я не уверена, что мой друг согласится отдать мне дневник, – сказала она. – Мне нужно, чтобы кто-то нашел его архив и забрал оттуда книгу.
Я не знала, что ей на это ответить. Обижать или расстраивать старушку не хотелось, но и помочь я ей никак не могла.
– Ты, наверное, думаешь, – сказала Лисетская, – что я немощная старуха, медленно сходящая с ума.
Она постучала пальцем по столешнице.
– Мой друг скоро умрет. Может быть, сегодня или завтра. – Лицо Лисетской оставалось каменным. – И тогда его архив разлетится по разным библиотекам или просто сгниет. Мне нужно забрать у него эту книгу.
– Я не… – начала я, но Лисетская снова постучала пальцем по столу.
– Маруся, – сказала она. – Ты живешь в России, ты ничего не знаешь о людях, о которых я говорю. А ведь весь твой феминизм построен на книгах этих людей. Ты знаешь де Бовуар, но вряд ли ты ее читала. И ты, я уверена, не читала никого из тех, кто ее окружал. Соллерс, Якобсон, Васильев, Фуко – что говорят тебе эти имена? Просто фотографии в википедии и строчки в сносках текстов, которые ты читаешь в интернете. А ведь многие из них – твои соотечественники.
Я не знала, как реагировать на происходящее, поэтому просто молча слушала. Меня удивило, что, чуть повысив голос, Лисетская говорила медленнее. Ее французский я понимала легко.
– Я предлагаю тебе войти в историю, – сказала она. – Или, точнее, к ней прикоснуться. Твое имя окажется на одних полях с именем Симоны де Бовуар.
Сначала я удивилась столько раз упомянутой де Бовуар, а потом заметила, что телефон Лисетской снова лежит на столе и открыт на одном из постов в моей инсте – на тексте, в котором я недоумевала по поводу того, что фем. кафе в Питере решили назвать в честь Ив Косовски Седжвик, а не Симоны. Текст под постом был по-французски – Лисетская нажала на кнопку автоматического перевода.
– Я не понимаю, что я могу сделать, – сказала я.
Лисетская перешла в поиск в инстаграме, вбила несколько букв и открыла аккаунт с парой сотен подписчиков. Я не успела прочитать название, потому что телефон был все еще перевернут ко мне вверх ногами. Лисетская быстро прокрутила ленту вниз, открыла фотографию и развернула телефон ко мне.
На фотографии был изображен немолодой мужчина в костюме. Он стоял у школьной доски вместе с несколькими школьницами и школьниками моего возраста. В мужчине я с удивлением узнала Васильева – тут он был гораздо старше своих парижских фотографий и походил на самого обычного школьного учителя. Подпись под фотографией гласила: «Летняя школа. 15.08.2015. Аркадий Васильевич после лекции „Семиотические знаки в языке“».
Лисетская постучала по экрану ногтем – прямо по лицу одного из школьников, стоящих рядом с Васильевым.
– Я бы хотела, чтобы ты встретилась вот с этими ребятами, – сказала она. – Я думаю, что архив хранится у кого-то из них.
Я ничего не спросила, но Лисетская медленно кивнула, будто бы соглашаясь с чем-то:
– Я не уверена, – сказала она. – Но…
Мне было уже очевидно, что ее фраза про то, что она плохо владеет соцсетями, была абсолютным враньем. Лисетская нажала на список лайкнувших фотографию (их было всего человек двадцать), потом на одно из имен в списке. Открылся аккаунт с парой тысяч подписчиц – я сразу почувствовала укол ревности.
Судя по всему, это был аккаунт модной фотографки – на всех фотографиях были изображены разные модели в черной и околочерной одежде. Фонами служили разные довольно странные интерьеры – будто бы кто-то устроил студию в старой советской квартире. Шкафы со стеклянными дверцами, столы с гнутыми ножками, хрустальные люстры.