Страсти по Митрофану - стр. 24
– Я – всё, батя.
– Нет, ты еще не наелся, ешь! – Филипп зачерпнул большой половник каши и положил Мите. – Ешь, сказал! Где силы брать мужику, если не в еде?
– Мяса бы купить… – вздохнула жена.
– Вот сейчас заказ получу, все у нас будет… Если опять не подставят, как в прошлом году. Не звонят что-то. Сам не хочу звонить, у меня гордость есть. – Филипп похлопал сына по плечу. – Вот молодец, ешь-ешь! Отец сказал – сын сделал!
– Не могу больше, батя, обратно лезет…
– А ты ее сверху трамбуй, сверху! – засмеялся отец. – Еще бери…
– Филипп, мальчик с таким трудом похудел, может, не надо…
– А с чего он худеть надумал? Чем ему живот мешал? – Филипп потрепал сына по щеке. – Что это за вид? Щеки худые… Сидеть за виолончелью можно и с животом. Живот – это жизнь, ты не знал?
– Знал, батя.
– Вот. Так что я своего живота не стесняюсь, это естественно и хорошо. Вон у меня какой живот! Живот – это что?
– Жизнь, – проговорил Митя с набитым ртом.
– Ешь, осталось еще полтарелки. Пока не съешь, играть не пойдешь. А играть тебе сегодня четыре часа. Вчера играл два. А мы играем по три часа в день. Это покуда учебный год не окончился. Летом по пять будешь играть. Я – сказал.
Митя кивнул.
– Давай, жена, чаю. Убери это! – Филипп легким щелчком вышиб из рук Мити кусочек хлеба, который тот машинально крутил, слепя из мякиша за минуту изящную фигурку. – Что это за урод? – Филипп поднял фигурку, покрутил, прищурясь, бросил на стол и одним движением кулака размял ее в лепешку. – И так будет со всем, что ты слепишь. Не получается у тебя лепить, сынок, понимаешь? Не твое это. Просыпаешься утром – на полочку посмотрел, на уродцев, которых ты налепил в прошлом году, – специально не выбрасываю, чтобы сына мой каждое утро вспоминал: «Я – бездарен!»
Марьяна молча обернулась на мужа, но ничего не сказала.
– Что ты на меня смотришь?! – тем не менее взвился Филипп. – Что? Бездарен он как скульптор… Да и вообще – какой скульптор! Что за слово? С чего это Митрофан наш – и скульптор? Руки у него шаловливые! Бью-бью, никак не отобью!
– А что такого, – Митя понимал, что сейчас совсем не время говорить об этом, но он так давно хотел у отца спросить, – если у меня… просто хобби такое будет… бать, а? Просто хобби…
– Хобби?! – заорал Филипп, и на лбу у него мгновенно вспухли неровные вены.
– Отец, отец… – заторопилась Марьяна. – Успокойся, тебе нельзя так волноваться… Митя, ну зачем ты…
– Хобби он захотел! Слово-то какое нашел! Смотрите-ка на него! Выполз змеёй, гаденыш, придумал! Да сдохло твое искусство! Нет никакого искусства у нас в стране, понимаешь! Никому ничего не нужно! Бабки только нужны! Есть бабло – нет бабла – вот тебе и все искусство. Лепи не лепи! Тем более что у тебя – ни-че-го не получается, ты понял? Ничего! Твое дело – виолончель! Слишком ты поздно это понял, профукал столько лет в музыкальной школе, протрындел, но – мы – наверстаем! Всё, с сегодняшнего дня – по четыре часа! Не дожидаясь лета! А летом – по семь!!!
– Филипп… Батя… – одновременно ахнули жена и сын.
– Я – сказал! Пока – по четыре!!! Потом по семь!!! Буду сидеть рядом с тобой! Моцарта отец привязывал к табуретке! И что из него получилось? А?! Не слышу ответа! – Филипп резко повернул к себе лицо мальчика. – Ответа не слышу!!! Что из него получилось?