Странности любви - стр. 17
«Интересный, однако, денёк!» Иванов потянулся к бутылке. Когда наливал себе, Маша подставила свою рюмку. На ее лице читалось желание напиться. Они оба хотели что-то сказать друг другу, но тут Канарейкин в который раз объявил в прямом эфире, что он еврей. «Да что ж такое!» – подумал Иванов.
Видя теперь в жене эксперта, он спросил, зачем Канарейкин делает это в каждой своей программе.
– Сама гадаю, – сказала Маша. – Рисуется. Они там все артисты, то есть кривляки.
– Но никто так часто не гордится своей национальностью, – сказал Иванов. – Если гордится, значит, ставит евреев выше русских.
– Сама не понимаю, – поддержала Маша. – Живешь в России – считай себя русским и не кокетничай. Канарейкину уже под шестьдесят, а он, как был, так и остается сынком еврейской мамы. Все истерики – маменькины сынки, а он – истерик. Гора мышц, может тянуть воз вместо быка, а дух – телячий. Вот и корчит из себя крутого. Комплиментами ласкает мужиков направо-налево. (Здесь она передразнила Канарейкина) «На что еще обратил свой взгляд ваш острый мозг»? Скольких умниц уже испортил своей лестью.
Маша символически сплюнула и налила себе водки. Подумала и великодушно плеснула Иванову. Выпила, не чокаясь и сказала:
– Нельзя слепо любить свою нацию. У меня и к русским вагон претензий. Но сейчас мы говорим о самом древнем народе.
– Китайцы древнее, и говорим мы о Канарейкине, – поправил Иванов.
– Я его насквозь вижу. Он бабник и сладострастник, – сказала Маша.
– А что такое, по-твоему, сладострастник? – придрался Иванов.
– Не что, а кто. Кто любит заниматься любовью.
– Тогда я тоже сладострастник, – напомнил Иванов. – Тебе ль не знать.
Маша пропустила выпад мимо ушей. Вцепившись в Канарейкина, она уже не могла отпустить его, не ощипав половину перьев.
– Канарейкин воздвиг себе репутацию любящего отца. Хотя на самом деле любит только себя. Дикое тщеславие и любовь к детям – вещи несовместные.
Иванов налил Маше еще, и она прибавила пыла:
– Они все отъявленные бабники и сладострастники. От Троцкого до Березовского. От Бабеля до Немцова. При этом жуткие выпендрежники. Еврей, который не считает себя самым умным и успешным, неполноценный еврей. Но среди русских баб у них хорошая репутация. Как бы верные мужья, как бы хорошие отцы. А на самом деле – просто хорошие имитаторы. Если бы были настоящими, еврейки не выходили бы за русских, как моя мама.
Иванов спросил, кем же сама Маша себя считает.
– Конечно, русской, кем же еще? Если бы чувствовала себя еврейкой, давно бы уехала в Израилевку, – сказала Маша. И неожиданно добавила. – Но мне не нравится, как ты смотришь на свою невестку.
– Как я на нее смотрю?
– Как отъявленный антисемит.
– А чего она печет такие тощие пироги с капустой? Капустой жмется!
Иванов сделал вид, что пошутил, а на самом деле считал экономию капусты важным показателем. Ему не нравилось также, что сын стал редко приезжать к нему. Придумал оправдание, мол, у невестки сбой в вестибулярном аппарате, совсем не переносит езды, а приезжать ему одному – значит, оставлять ее в одиночестве.
– Еврейки отбивают русских мужей от родителей, – сказал Маше Иванов. – Ты – редкое исключение.
– Тут я с тобой, пожалуй, соглашусь, – отвечала Маша. – Я тоже это замечала. Но скажи спасибо, что невестка еще не увезла твоего сына в Израилевку.