Странная история доктора Джекила и мистера Хайда - стр. 2

Если смотреть по левой стороне улицы и двигаться в восточном направлении, там прямо через две двери с угла общий ритм фасада нарушается аркой, ведущей во двор, пройдя через которую сразу упираешься в мрачное, массивное здание. Собственно говоря видна только глухая стена, в этом двухэтажном здании нет ни одного окна, довольно унылая картина, состоящая из невнятной двери внизу и угрюмого, серого, наморщенного, заляпанного грязью лба стены наверху. Общая картина, так же, как детали её, свидетельствовали о крайней степени запущенности и нескрываемому наплевательству хозяев к своему имуществу. Облупленная, в каких-то мрачных разводах, дверь не содержала ни единого намёка ни на звонок, ни на молоток. Вид двери сразу начинал манить бродяг расположиться на отдых в глубокой дверной нише, чем они, судя по затёртым их спинами панелям, и всегда пользовались. Здесь сразу начинал ощущаться дух животной вольницы, не свойственный всей улице и даже противной ей. Бродяги лениво чиркали спичками по её шершавым панелям, ребятня играла здесь в свои немудрёные игры, предпочитая игру «в магазин» на расшатаных ступенях крыльца, школяры по привычке демонстрировали приятелям остроту своих перочинных ножиков, вырезая свои инициалы на резных облезлых под дождями балясинах, и уже долгие годы никто не сталкивался с тем, чтобы эти бесчинства были кем-то пресечены. Никогда не открывалась дверь, никто не прогонял незванных гостей и некому было исправлять случайные последствия их бесчинств. Общая картина этого владения создавала впечатление, что имение покинуто и в нём давно нет ходяина, да и вообще никакого присмотра.

Мистер Энсфилд шёл рядом с нотариусом по соседней стороне улицы, но когда здание поравнялось с ними, его трость поднялась в направлении дома.

– Вам попадалась на глаза эта дверь? – внезапно спросил он, и когда услышал утвердительный ответ, как будто поколебавшись, продолжать ли этот разговор, добавил, – С этой дверью для меня была связана очень необычная, даже можно сказать, престранная история!

– Да что вы говорите? – заинтересовался мистер Аттертон, мгновенно изменив тон, – Какая же из них?

– Всё произошло так! – начал мистер Энсфилд, – Я как-то раз принуждён был возвращаться домой тяжкой зимней ночью, примерно часа в три утра, в самые, как вы понимаете, в самые тёмные часы суток, да ещё с такого края Вселенной, что лучше и не вспоминать! Какого-то чёрта мой путь лежал через самые мрачные, едва освещённые одинокими фонарями районы, с улицами, названия которых я не знал, да ине мог знать, улицам, разглядеть на которых было что-либо крайне проблематично, где я ничего ровным счётом не видел, и постоянно опасаясь упасть, должен был идти крайне медленно, да ещё ощупывать и цепляться за заборы и стены облупившихся домов. С величайшими трудностями я преодолевал улицу за улицей, где все давным давно давали храпака, иной раз преодолевая дивно освещённые словно для свадебного представления роскошные улицы, они снова быстро сменялись зловещим трущобным мраком, где торчали только контуры каких-то полуразрушенных складов. Мерная нудность этого путешествия словно стремилась усыпить меня, хотя тревога не проходила. В конце концов, попав в абсолютный мрак каких-то инфернальных трущоб, я погрузился в тревожное ожидание чего- то скверного, постоянно ловя себя на желании встретить на пути дюжего полицейского. Неожиданно я узрел прямо перед собой сразу две человеческие фигуры: строго на восток быстрым шагом шёл какой-то плотный, приземистый мужчина, а по перпендикулярной улице стремительно бежала запыхавшаяся девочка лет девяти. Их траектории пересекались, и как можно предположить, строго на углу они столкнулись и тут случилось нечто совершенно непредставимое, даже не заметив упавшей девочки, этот тип наступил на неё, и не сбавлял шага, пошёл дальше. Меня просто потрясло то, как этот негодяй специально наступил на неё и совершенно не обращая внимания на её громкие крики, не спеша пошёл своей дорогой. Со стороны может показаться, мол, что такого особенного случилось, ну, толкнул мерзавец младенца, чего не бывает, да и рассказ об этом вряд ли может произвести впечатление на придирчивого читателя, но видит бог, это зрелище видеть было просто невыносимо. Предо мной пронёсся какой-то грязный, мерзкий Джаггернаут, а не человек, пусть даже очень злой! Я заорал во весь голос, бросился вслед за этим мерзавцем и за воротник потащил его назад, тудап, где около плачущей девочки уже начинали собираться люди. Он практически не оказывал сопротивления и его лицо хранило такую невозмутимость, что мне стоило большого труда сдержаться и не провезти его физиономией по тротуару. При этом он одарил меня как-то раз злобным взглядом такой силы, что я с ног до головы покрылся холодной испариной, как бывает после долгого бега и внезапной остановки. Выяснилось, то все столпившиеся подле лежащей девочки – её ближайшие родственники, а вскорости появился и врач, которого вызывала девочка, чтобы он шёл к больному. Осмотрев девочку, врач сказал, что с ней не случилось ничего серьёзного, просто на сильно испугана. Тут бы закончить эту историю, и всем удовлетворённо разойтись, да одно чрезвычайно странное обстоятельство воспрепятстовало этому. Вам трудно будет представить, каким омерзением, каким презрением я проникся к этому гнусному субчику! Родные девочки тоже смотрели на него свирепыми взорами, что вовсе не удивительно. Меня, честно говоря, поразил этот лекарь, совершенно выцветший тип, человек, которого совершенно невозможно выделить из толпы, а тем более запомнить, его возраст было невозможно определить, не молодой и не старый на вид. Говорил он с сильным шотланским акцентом, и имел столь спокойный, нет, такой равнодушный вид, что казалось, что в брошенной волынке больше человечности. Да, о чём это я, сэр? С ним тоже случилось чудо – стоило этому соляному столпу взглянуть на арестованного, как он сразу ощерился, побледнел и в лице его мелькнуло выражение человека, готового убить врага на месте. По его лицу было понятно, он чувствовал точно то же, что ощущал и я – хорошо бы убить этого негодяя на месте, но нет, этого к величайшей досаде сделать нельзя. Всё же при наших ничтожных возможностях мы постарались наказать мерзавца. Мы поставили его в известность, что сделаем всё, чтобы о его подлом поступке стало известно всему Лондону, ославим его, опорочим его имя и репутацию, и сделаем это обязательно. Если он известен в обществе, если у него есть друзья и покровители, мы сделаем всё, чтобы лишить его этого. Всё это время нам приходилось сдерживать женщин, которые, как фурии, всё время бросались к нему, готовые порвать негодяя на месте. Никогда в жизни мне не приходилось видеть такой огненой ненависти, такой агрессии на стольких лицах разом, а этот мерзавец спокойно стоял в середине круга, окружённый со всех сторон людьми, готовыми каждое мгновение броситься на него, и сохранял не просто невозмутимость – невозмутимость с привкусом презрения. По косвенным проявлениям я видел, что в глубине души он испуган, но держится великолепно, и я думал, что сам Сатана позавидовал бы такому потрясающему самообладанию.