Страна слепых, или Увидеть свет - стр. 3
Они бесконечно настойчивы и последовательны в своем безумии. Их маниакальные устремления распространяются не только на меня. Я видел (среди бела дня я рискую подбираться к ним достаточно близко), как они выкалывают глаза пойманным бродячим собакам и кошкам. И даже певчим птицам, которых зачем-то держат в клетках. Возможно, именно для этого. Не иначе, мстят своему, такому же мстительному и безглазому божеству. А однажды я наткнулся на аквариум в витрине магазина. Так вот, все плававшие в нем золотые рыбки – все до единой – были ослеплены. Меня поразило: сколько надо было потратить времени, сколько сил и упорства приложить, чтобы поймать ускользающую добычу.
Разве кроты заслуживают снисхождения?
И разве я заслуживаю того же?
Да ни за что на свете.
Я не ошибся: на этот раз твари взялись за меня всерьез. Цепочка кротов протянулась вдоль всей улицы. Отстреливать их по одиночке – дело безнадежное; тут никакого запаса патронов не хватит. На себе много не унесешь, а нетронутые оружейные магазины и неразграбленные армейские склады попадаются все реже. Кроме того, когда кроты начинают палить в ответ, плотность огня такая, что вероятность сдохнуть от шальной пули возрастает до вполне заметной и угрожающей величины. То, что при этом они угробят десяток своих (как правило, во время облавы так и случается), никого не волнует. Они напоминают мне муравьев: жизнь каждой отдельной особи не имеет значения; количество и непрерывное воспроизводство является защитой от враждебного мира. И от меня лично. В этом их сила.
Что касается воспроизводства, они действительно плодятся как кролики. Впрочем, куда там до них бедным кроликам! Кроты не пользуются контрацептивами; их женщины рожают, пока позволяют ресурсы организма. Да, они, по большей части, рано умирают, но оставляют после себя многочисленное потомство. И это потомство гораздо лучше приспособлено к жизни в темноте. Уже никто не говорит и не скажет им, что существует свет.
Никто, кроме меня.
Бег по крышам – не самое полезное занятие для здоровья. Особенно когда в тебя при этом наугад постреливают снизу и из окон домов с противоположной стороны улицы. Проклятое кровельное железо громыхает под ногами, я создаю слишком много шума, и отследить меня нетрудно. Решаю спуститься. По крайней мере, внизу появится пространство для маневра.
Выбираю пожарную лестницу. Вставляю в уши затычки и бросаю шумовую гранату. После чего спускаюсь в блаженной тишине. Кажется, надо мной парят ангелы. Нет, это всего лишь легкие предрассветные облачка затуманивают звезды.
Внизу творится невообразимое: те кроты, у которых лопнули перепонки, корчатся с разинутыми ртами, блюют, из ушей льется кровь. Кое-кто бьется головой о стену; один свихнулся и высаживает обоймы с обеих рук.
Но все хорошее рано или поздно заканчивается, и вскоре к месту облавы начинают подтягиваться новые силы. Незадачливого стрелка свои же убирают гранатой – на этот раз осколочной. Я поспешно залегаю за рекламной тумбой. Рядом со мной на мостовую шлепается оторванная кисть. То ли мне чудится, то ли пальцы еще шевелятся. Неужели крот даже после смерти пытается в меня вцепиться? Нет, это уж слишком. Нельзя до такой степени распускаться. Сначала ранит воображение, затем добивает кое-что посущественнее.