Страна потерянных вещей. Книга 2 - стр. 44

Мужчина открыл дверь и вышел наружу. Хижина была выстроена из камня, с деревянной крышей, покрытой глиной и соломой, но снаружи все выглядело не так, как он помнил. Из стен, словно вросшие в камень, торчали стальные шипы, каждый длиной с мужское предплечье, а еще больше таких же выступало из крыши. Все они заканчивались смертоносными остриями, а по всей длине, как он заметил, были покрыты выступами поменьше, похожими на колючки на ветке. Шипы эти были созданы не только для того, чтобы прокалывать, но и чтобы царапать. Это была не его работа и не дело рук какого-то другого человека. Они возникли по воле самой хижины, чтобы защитить ее обитателя. Мужчина осторожно осмотрел эту защиту, принюхиваясь к металлу в поисках следов яда, но ничего не обнаружил. Видимо, было решено, что одной только стали будет вполне достаточно.

К дому примыкала конюшня, в которой стояла гнедая кобыла, выглядывая из-за приоткрытой двери. Она приветственно заржала, когда мужчина подошел к ней, и уткнулась носом ему в шею. Он обнял ее. Пол был устлан соломой, а корыто наполнено водой. К пробуждению кобылы тоже все было приготовлено, как и к его собственному.

– По-моему, ты в такой же растерянности, как и я, – произнес мужчина, отстраняясь от лошади, – но я рад, что ты со мной.

Он направился к колодцу, где наполнил ведро, разделся догола и вымылся. Хоть мужчина и предвидел холод, это все равно оказалось шоком для его организма, но чтобы убедиться, что не осталось и следа от сонливости, он вылил остаток воды себе на голову, прежде чем вновь наполнить ведро. Потом переоделся в чистую одежду из шерсти, шкур и меха, подогрел на огне немного воды, добавил в нее овсяных хлопьев из своих запасов, к счастью, свежих – опять-таки стараниями хижины, хотя жаль, что та не сочла нужным добавить хоть немного сушеного мяса или пару яиц, – и сварил себе кашу на завтрак. Закончив, снарядил лук тетивой, засунул за пояс нож и снова взял топор. Меч пока оставил в доме. Заходить далеко в лес он не собирался – по крайней мере, пока. Отперев дверь конюшни, мужчина оседлал кобылу и вскочил в седло. Ей потребовалось лишь легчайшее прикосновение его каблуков, чтобы пуститься рысью, – похоже, что ей не меньше, чем ему, не терпелось вновь заняться делом.

Когда они добрались до леса, плющ – его плющ, поскольку там имелись все его виды, одни более доброжелательные, а другие не очень, – который до сих пор оставался совершенно неподвижным, зашевелился на стволах и ветвях, словно гнездо проснувшихся зеленых змей, и поднялся, приветствуя его. Плющ погладил его по щеке, взъерошил волосы, игриво подергал за одежду. Ветви вокруг мужчины шевелились, хотя ветра и не было, а желто-белые цветы без страха смотрели на него, когда он проходил мимо. Распускались цветы, устилая его путь разноцветным ковром, и шелестели листья, отдавая ему дань уважения.

Лесник вернулся на свою землю.

Церера застыла на берегу, не сводя глаз с дерева. Она пометила его, вставив пятипенсовую монетку в углубление в форме сердечка на стволе, профилем королевы наружу. По мере того как день клонился к вечеру, трава вокруг становилась все теплее.

Церера по-прежнему не была уверена в том, что тут бесспорно, а что сомнительно, но не сомневалась в одном: даже если сейчас она спит или переживает какую-то форму нервного расстройства, это дерево символизирует связь со всем, что она являет собой в реальности. Церера боялась, что, если разлучится с ним, может окончательно потерять рассудок. Сидя под этим деревом, она пыталась припомнить как можно больше подробностей из «Книги потерянных вещей», но образы ликантропов, колдуний, гарпий, гномов и шизанутых охотниц отнюдь не прибавляли ей настроения. Даже с учетом изредка попадавшихся в романе легкомысленных моментов это должен быть мир, состоящий в основном из угроз и опасностей. Единственным утешением было лишь то, что большинство ужасов, которые она помнила, в ходе повествования были устранены – зачастую насильственным путем.