Сторож брату своему - стр. 14
– Возьми шербету, сестричка, – наконец, благосклонно улыбнувшись, сказала Ситт-Зубейда.
Под стук серебряной ложечки о чашку драгоценного стекла мать халифа задумалась снова. И, наконец, решилась:
– Я знаю, что вы, парсы, славитесь мстительностью и упрямством. Как у вас говорят? Стоять на своем, словно ступил обеими ногами в один башмак?
Мараджил, высасывавшая содержимое ложечки, озорно подняла брови и закивала с улыбкой.
– Но все же скажи мне истинную правду, о сестра, – хмуро продолжила Ситт-Зубейда. – Ты полагаешь, что нерегиль будет для нас скорее опасен, чем полезен? Или в тебе говорят лишь старые обиды?
Парсиянка промакнула карминовые губы платком и отдала его невольнице. И с кривой усмешкой ответила:
– А я почем знаю, матушка? Я не знаю, чего во мне больше – парсидской крови или парсидского гнева. Зато знаю вот что: нерегиль ваш проснется ох какой злобный! Несдобровать тому, кого он первым увидит!
– Отчего? – ужаснулась Зубейда.
– Оттого, что он не по доброй воле спать отправился!
– Конечно, не по доброй! – сердито отмахнулась Зубейда. – Его как рыбу разделали, в том месте мрамор пришлось перекладывать – кровищу не отмыть было…
– Я не о том, – мрачно сказала Мараджил.
– Опять ты за свое! – вскинулась мать халифа. – Не подсылала она никого! Что ты прицепилась к моей бабке!
– А я и не об этом, – пожала плечами парсиянка и зацепила ложечкой еще шербету.
– Ты убьешь меня сегодня, несомненно, – проворчала Ситт-Зубейда.
– Можешь злиться, Зубейда, но эта тайна не стоит и медной монетки. Айша Умм Фахр водила Тарика в спальню.
– Слыхала я эти сплетни, и не раз. Домыслы! – отфыркнулась мать халифа.
– А чтобы от позора уберечься, его и подкололи, – настаивала Мараджил.
– Все врут, – сурово уперлась Ситт-Зубейда.
– И по горлу полоснули не зря, а чтобы он ничего сказать не сумел!
– Кто ж подослал-то?
– Да те, кто над ним стояли, те и подослали! Звездочет и шейх!
– А ты почем знаешь? Ты с Джунайдом встречалась, что пальцем в него тычешь? – окончательно рассердилась Зубейда.
– Кассим аль-Джунайд, – тонко улыбнулась Мараджил и отложила ложечку на поднос, – после того как уложил этого вашего упыря на покой, каждые два года ходил в хадж. Зачем?
– Лучше бы он отправился в хадж сейчас – от его меча было бы больше толку, чем от его молитв, – мрачно пробормотала Ситт-Зубейда.
– Меч ему понадобится, когда нерегиль проснется, – фыркнула Мараджил в ответ. – Вот увидишь, как они схлестнутся…
– Да откуда ты взяла все это, о бесстыжая? – гаркнула мать халифа.
– Ну будет тебе, матушка! – звонко расхохоталась Мараджил.
– Нет, ты мне скажи!
Парсиянка засмеялась так, что повалилась навзничь на подушки, а ее невольницы захихикали, прикрывая лица пашминами.
– Мараджил!!!
– Ладно, – отдуваясь и поправляя державшие шапочку шпильки, поднялась и села парсиянка. – Скажу тебе, о Зубейда. После того дела один из слуг сбежал и нанялся служить моему деду. Слуга-то все и рассказал: и про то, как они во дворце как кошки по коврам катались и только что не мяучили, и как в загородной усадьбе тайком встречались, и как в горном имении великая госпожа что ни день Тарика в сад таскала. Слуга этот, кстати, как раз в саду копошился, когда Джунайд к ней пришел и предостерегать начал. Бедняга все боялся, что, раз нерегиля за прелюбодейство убить пытались, тех, кто служил госпоже Умм Фахр в Дар-ас-Хурам, возьмут на допросы и пытки. Так и умер, дрожа от страха…