Сторож брату своему - стр. 10
Перед джинном – на голом полу – почтительно сидели два самийа. Любой ашшарит мог без труда опознать в них лаонцев. Всем известно, что лаонцы – рыжие, с золотистой кожей и желтыми глазами. Эти двое были как раз львино-лисьего окраса с ног до головы.
А знакомый с делами дворца человек сказал бы, что оба сумеречника служат в страже-хурс, то есть «немом отряде». Для несения службы при халифе покупали воинов-чужестранцев, не знающих ашшари, – так удобнее обсуждать государственные тайны. На обоих сумеречниках поблескивали позолоченными пряжками кожаные панцири хурса, а на коленях лежали длинные прямые мечи-фиранги.
Сидевший напротив джинна лаонец с поклоном протянул коту листок бумаги – рукав сполз и обнажил запястье. На внутренней стороне руки чернела большая прямоугольная печать хозяйственного ведомства с именем самийа и названиями дворцов, в которых тот имел право появляться. Внимательный взгляд мог бы прочитать там полный список помещений ас-Сурайа. Даже Младший дворец был прописан – заглавными буквами Й, Н, А, А. Йан-нат-ан-ариф.
– Мне нужно, чтобы ты помог братцу Нуалу, – на хорошем ашшари сказал лаонец и по-кошачьи улыбнулся.
Услышав свое имя, второй самийа отложил в сторону меч и почтительно поклонился джинну, коснувшись лбом деревянного пола.
– А что случилось? – довольно промурчал кот, лапой разглаживая усы.
Нуалу быстро заговорил по-лаонски, Иорвет спокойно, с мягкой улыбкой переводил:
– Братец говорит, что к нему в Младшем дворце пристает человечка.
– Невольница? – поинтересовался котяра.
– Да, Хафс.
– И чего ей надо?
Иорвет перевел вопрос, и Нуалу взорвался возмущенными фырканьями.
– Она хочет затащить его в постель. А Нуалу не хочет с ней ложиться. Теперь человечка угрожает, что, если он с ней не ляжет, она скажет евнуху, что Нуалу к ней приставал.
– Плоо-охо дело, – протянул джинн. – За такое дружка твоего выбьют, как ковер по весне. И никто его лаонское мяуканье слушать не будет – выдерут, забьют в колодки и в яму посадят. Она ж небось правоверная, эта баба…
– Да, – усмехнулся Иорвет. – Она сумеет привести четырех свидетелей, я не сомневаюсь.
– Имя? – коротко мявкнул джинн.
Иорвет молча показал подбородком на листок бумаги.
Серый кот развернул его лапами, прочел, кивнул, фыркнул на бумажку – и та вспыхнула ярким пламенем.
Забив лапой тлеющий серый пепел, Хафс поинтересовался:
– Ну а мне-то что нужно сделать?
– Ты наверняка знаешь про нее некие вещи, о которых не должен знать никто, – тонко улыбнулся сумеречник.
Кот в ответ захихикал, шевеля ушками:
– Про Будур-то… Хи-хи… Да уж знаю, знаю…
– Ну вот. Напиши безымянный донос евнуху. Пусть выбьют как ковер ее, а не Нуалу.
– А что б тебе самому не написать такое письмо, а, Иорвет? – мрачно поинтересовался джинн.
– Я не могу, – усмехнулся лаонец. – Разве ты забыл, о Хафс? Я не то что писать – говорить на ашшари не должен! А вдруг кто узнает? Не хочу, чтобы меня распяли на мосту…
Кот отмахнулся серой лапищей – да ладно, мол, тебе. И строго заметил:
– А джинн, по-твоему, должен писать письма? А вдруг кто узнает?
В ответ Иорвет рассмеялся:
– Даже если узнает – не поверит! Ты, верно, не слышал, Хафс, но у ашшаритов в последнее время немодно верить в джиннов!
– Как это?! – строго мявкнул кот.
– А вот так! – продолжал веселиться Иорвет. – Я подслушал разговор двух богословов, возвращавшихся из мечети, и они говорили, что согласно учению мутазилитов джиннов – нету!..