Столик в стиле бидермейер - стр. 26

Эх, молодежь! Все-то им кажется, что только они клопов видали!

– Володенька, – сообщила я. – Когда этот дом покупала, я прежде всего провела обследование на предмет клопов и тараканов. С соседкой поговорила: ведь мои тут только полдома – значит, без ее содействия всю эту нечисть не вывести.

Я провела его в крохотную комнатку. Такую моя бабушка назвала бы «трамвайчиком» – длинная, с окном в торце. Там помещались диван и комодик. Еще крючки на стене были – одежду вешать.

– Подойдет? – спросила я.

– Хоромы! – ахнул Володя. – Учитывая, что и речка под боком.

– Речка под боком. Только погода не блещет, небо затянули тучки.

– Увы, издержки средней полосы, – кивнул Володя. – Ты покажи, где расчищать, решила уже?

Кухня-столовая была самым большим помещением в моем доме. Угол занимала газовая плита, остальное пространство – стол с разномастными стульями.

– Ну вот здесь, думаю, а еще, – я открыла дверь в спальню, – здесь можно попробовать.

– Хозяйка, – возмутился Володя, – двойной объем работы!

– Володя, – заулыбалась я. – Так ведь не последний год живем. Будут еще летние денечки, может, и пожарче.

– ОК, – согласился он. – Будем считать? Пока работаю, живу у тебя.

Я давно обратила внимание, что с молодыми людьми нахожу общий язык намного проще, чем со сверстниками. И меня совсем не смущает обращение на ты. Мы весело трепались обо всем. Иногда ходили купаться, спускаясь вниз по лепной лестнице. Вода была теплая, а вот солнце не баловало. Над рекой висел сероватый туман. Мне то и дело казалось, что сквозь низкую туманную завесу проглядывают расплывчатые очертания затонувшей разрушенной усадьбы – большого дома с колоннами.

Само собой, что мы принялись обсуждать письмо. Глаза у Володи заблестели.

– Здоровское письмишко! – От возбуждения он даже употребил детское выражение. – Вон как учителка напряглась!

– У тебя зуб на учителей? – поинтересовалась я.

– Н-да… – простонал Володя. – Пришлось мне от них настрадаться в свое время.

Я скептически глянула на его сережку и поинтересовалась, во сколько лет он ухо проколол.

– В четырнадцать! – гордо объявил Володя.

Я попыталась представить реакцию Аннушки, если бы кто-то из наших мальчиков осмелился на такое, но воображение отказывало. Наверное, вызовом к директору дело бы не ограничилось. К психиатру бы повела, точно.

А Володя продолжал самозабвенно рассуждать о письме:

– Как все напряглись сразу! Ты заметила? – И мечтательно продолжил: – А почему бы и нет? Тогда ведь это было весьма и весьма распространено. Сей грех величали «азиатским пороком».

– Неужели и тогда это на самом деле было? – не поверила я.

– А то! Про Жоржа с Шарлем-Луи факт известный. А ты не знала?

– Знала, – кивнула я, – просто меня это как-то мало волновало…

– Гомосексуализм – один из древнейших видов любви, – закатил глаза Володя. – Ты никогда не задумывалась, что на самом деле обозначает понятие «платоническая любовь»? Ну ты просто образец наивности! – Глаза у Володи загорелись. – Особенно это было распространено даже не в Афинах, а в Спарте. Ведь жениться спартанцы имели право лишь по достижении тридцати пяти лет…

– А до этого?

– Ну напряги воображение!

Я покраснела и промолчала.

– Существует забавная история о лакедемонянах, – не унимался Володя. – Женившись, они долго не имели детей, так как с женщинами общались тем же манером, что и с мужчинами: другого они просто не знали!