Сто тайных чувств - стр. 41
Мы возвращались в дом Торговца-призрака, довольные и с пустыми руками, и Лао Лу устраивал для нас небольшое представление. Он взбирался на крышу и быстро шел по краю, а мы ахали и кричали: «Не упадите!» Потом он поворачивался, брал кирпич и клал его себе на голову, ставил на кирпич чашку, сверху миску, тарелку и еще кучу всяких предметов разного размера и веса. Он снова ходил по самому краю, а мы кричали и смеялись. Я думаю, Лао Лу всегда пытался оправиться после того случая, когда он рухнул в воду с мисс Баннер и ее сундуком.
Седьмой день, разумеется, предназначался для похода в Дом Бога, затем во второй половине можно было отдохнуть, поболтать во дворе, понаблюдать за закатом, звездами или грозой. Иногда я срывала листья с куста, который рос во дворе. Лао Лу всегда поправлял меня: «Это не куст. Это священное дерево. Смотри». Он стоял, раскинув руки, как призрак, идущий в ночи, утверждая, что дух природы теперь перетекает из ветвей куста в него.
«Вы едите листья, обретаете мир, гармонию, и плевать вам на остальных».
Поэтому каждую неделю на седьмой день я заваривала из листьев чай как благодарность Лао Лу за его представление. Мисс Баннер тоже пила немного.
Каждую неделю я говорила:
«Эй, Лао Лу, ты прав, чай из этого куста успокаивает».
«Это не просто какой-то куст, облюбованный собаками, это священное, мать его, дерево».
Как видишь, листья с этого куста не помогли ему вылечиться от сквернословия, это очень плохо.
После седьмого дня снова наступал первый, и все повторялось.
Как я уже говорила, мне приходилось стирать грязную одежду. Я это делала в большом огороженном переходе рядом с кухней. Вымощенный камнем пол был открыт небу, но находился в тени большого дерева. Все утро я готовила большие чаны с водой и известью; два, потому что миссионеры не разрешали мне, чтобы мужские и женские вещи плавали вместе в одной и той же горячей воде. Одну воду я надушила камфарой, другую – корой кассии, которая пахнет корицей. То и другое хорошо отпугивает моль. В камфорной воде я кипятила белые сорочки и секретные поддевки пастора Аминя и доктора Хватит, а еще их постельное белье и тряпки, которыми они вытирали носы и лбы. В чане с кассией я кипятила блузки, секретные поддевки дам, их белье и тряпки, предназначенные для женских носов.
Я клала мокрую одежду на колесо старой каменной мельницы, затем перекатывала камень, чтобы отжать воду. Затем складывала выжатую одежду в две корзины, мужскую и женскую, по-прежнему раздельно. Оставшуюся воду с кассией выливала на кухонный пол. А камфорную – на пол коридора. А потом я тащила корзины через ворота в заднюю часть, где у стены стояли два сарая: один для мула, другой для буйволицы. Между двумя навесами тянулась очень туго натянутая веревка. Там я развешивала белье.
Слева от меня была еще одна стена и ворота, которые вели в огромный сад для прогулок, окруженный высокими каменными стенами. Это было прекрасное место, когда-то о нем заботились многие садовники, а теперь заброшенное и дикое. Каменные мосты и декоративные скалы еще стояли, но пруды под ними высохли, рыбы не было, остались только водоросли. Все перепуталось между собой – цветущие кусты, ветки деревьев, сорняки и лианы. Дорожки на протяжении всего года были усыпаны листьями и цветами и казались моим пяткам такими прохладными и мягкими. Тропинки петляли удивительным образом, отчего я фантазировала, будто поднимаюсь обратно на Чертополоховую гору. На вершине одного из холмов хватило места для небольшого павильона, где стояли каменные скамейки, поросшие мхом. Посреди каменного пола виднелось выжженное пятно. Из этого павильона я выглядывала через стену, видела деревню, известняковые пики и проход в соседнюю горную долину. Каждую неделю, перестирав гору одежды, я вымачивала утиные яйца в остатках извести и закапывала в саду, чтобы они приготовились. А потом стояла в павильоне, притворяясь, что мир за стеной принадлежал мне. Я так делала несколько лет, пока однажды Лао Лу не застукал меня в павильоне.