Сто тайных чувств - стр. 23
Теперь, когда я вот уже пятнадцать лет зарабатываю на жизнь, стоя за объективом камеры, я не знаю, что имеется в виду под «фотографической памятью». Я помню прошлое не как мельтешение бесконечной вереницы фотоснимков. Моя память более избирательная. Если спросить меня, по какому адресу я жила в семь лет, нужные цифры не всплывут перед глазами. Мне придется оживить в памяти определенный момент: жаркий день, запах свежескошенной травы, шлепки на ногах. Затем я мысленно преодолеваю две бетонные ступени, сую руку в черный почтовый ящик с глухо колотящимся сердцем и нащупываю… Где же оно? Где это дурацкое письмо от продюсера Арта Линклеттера, приглашающего меня принять участие в его телешоу? Но я не теряла надежды. Я подумала про себя: «Может быть, я ошиблась адресом». Но нет, вот они, латунные выцветшие цифры на ящике, 3-6-2-4, и ржавчина вокруг шурупов.
Вот что я помню чаще, не адреса, а боль – застарелый комок в горле из-за убеждения в том, что мир обвинял меня в жестокости и пренебрежении. Это то же самое, что злопамятность? Я так хотела стать героем шоу «Дети говорят ужасные вещи». Это был детский путь к славе, я жаждала еще раз доказать матери, что я особенная, несмотря на Гуань. Мне не терпелось заткнуть за пояс соседских ребятишек, заставить их беситься оттого, что я получаю больше удовольствия, чем они когда-либо. Катаясь на велосипеде по кварталу, я фантазировала, что выдам, когда меня наконец пригласят на шоу. Ну, я бы рассказала мистеру Линклеттеру о Гуань всякие просто смешные вещи, например, когда она ляпнула, что любит фильм «Юрк Тихого океана». Линклеттер поднял бы брови и скривился.
– Юрк? Оливия, твоя сестра имела в виду «Юг Тихого океана»?
Зрители в зале били бы себя по коленям и ржали, как лошади, а я, светясь детским удивлением, сидела бы с милым выражением лица.
Старина Арт всегда считал, что дети – наивные ангелочки и не знают, что говорят ужасные вещи. Но все участники шоу на самом деле отлично понимали, что творят. Иначе зачем было упоминать настоящие секреты – о том, как они играют в «доктора», как крадут жвачку и журналы о бодибилдинге из мексиканской лавки на углу? Я знала детей, которые делали подобные вещи. Как-то раз такие вот детишки навалились на меня и, пригвоздив своим весом мои руки, дружно мочились на меня, гоготали и орали: «Сестра Оливии тормознутая!» Они сидели верхом на мне, пока я не разрыдалась. Я ненавидела Гуань и себя.
Чтобы успокоить, Гуань отвела меня в кондитерскую. Мы сидели на улице и лизали шоколадное мороженое в вафельных рожках. Капитан, собачонка, которую мама спасла из пруда, а Гуань окрестила, лежала в ногах, зорко ожидая капель мороженого.
– Либби-а, – протянула Гуань. – А что это за слово «термоснутая»?
– Тормознутая, – поправила я. Я все еще злилась на Гуань и на соседских ребятишек. Еще раз лизнув мороженое, я вспомнила обо всех случаях, когда Гуань тормозила. – «Тормознутый» означает «фаньтоу», это тупой человек, который ни черта не понимает.
Гуань закивала.
– Ну, то есть городит всякую ерунду в неподходящее время, – добавила я.
Гуань снова закивала.
– Когда ребята смеются над тобой, а ты и не понимаешь почему, – завершила я свое объяснение.
Гуань сидела молча очень-очень долго, и у меня в груди закололо от какого-то гадкого чувства. Наконец она спросила по-китайски: