Сто тайных чувств - стр. 19
Крестьяне и землевладельцы, торговцы супом и учителя, бандиты и попрошайки, и не только хакка, но и народности яо и мяо, племена чжуан и даже бедняки пунти. Это был великий период единения для китайцев.
Меня оставили на Чертополоховой горе с бабушкой. Жалкая деревня из младенцев и детей, стариков и хромых, трусов и идиотов. Но мы радовались, потому что, как и обещал, Небесный Царь послал своих солдат доставить нам запас продовольствия, больше, чем мы могли представить за сто лет. Солдаты также принесли нам истории о великих победах: Небесный Царь основал свое новое царство в Нанкине. Там серебряных монет больше, чем рисовых зерен. Еще они рассказывали, в каких прекрасных домах жили его подданные, причем мужчины и женщины раздельно. А еще о том, какую размеренную жизнь ведут там – в воскресенье ходят в церковь, работать не надо, знай отдыхай да радуйся. Мы были счастливы услышать, что теперь мы живем во времена Великого мира.
В следующем году солдаты принесли рис и соленую рыбу. А еще через год уже только рис. Прошло еще много лет. Однажды человек, который когда-то жил в нашей деревне, вернулся из Нанкина. Он сказал, что Великий мир пребывает в упадке. Перед лицом страданий все сражаются одинаково. Но когда наступает мир, никто не хочет быть как все. Богатые не хотят делиться, менее богатые завидуют и воруют. В Нанкине, по его словам, все искали роскоши, удовольствий, запретной любви. Сам Небесный Царь теперь обитает в прекрасном дворце и имеет много наложниц. Он позволил человеку, одержимому Святым Духом, править Царством. А генерал Капюшон, человек, сплотивший всех хакка во имя борьбы, присоединился к маньчжурам и теперь стал предателем, связанным золотом китайского банкира и браком с его дочерью.
– Когда слишком много счастья, – сказал тот человек, – то это счастье всегда заливается слезами печали.
Мы чувствовали желудками всю правду сказанного. Мы голодали. Небесный Царь забыл нас. Наши западные друзья предали нас. Мы больше не получали еды и рассказов о победах. Мы обеднели. Ни матерей, ни отцов, ни поющих дев и юношей. А зимой еще и лютый холод.
На следующее утро я покинула родную деревню и спустилась с горы. Мне было четырнадцать, достаточно взрослая, чтобы выбрать свой жизненный путь. Бабушка умерла за год до этого, но ее призрак меня не остановил. Это был девятый день девятого лунного месяца, я помню, потому что в этот день положено подниматься на вершины, а не спускаться с них; это день почитания предков; день, который Почитатели Господа проигнорировали, чтобы доказать, что живут по западному календарю и чтут пятьдесят два воскресенья, а не священные дни китайского лунного календаря. Итак, я спустилась с горы и направилась через долины. Я больше не знала, во что мне верить и кому доверять. Я решила, что подожду какого-нибудь знака свыше и посмотрю, что произойдет.
Я добралась до города у реки под названием Цзиньтянь. Всем встреченным хакка я говорила, что я Нунуму. Но они не знали ничего про одноглазую разбойницу. В Цзиньтяне о ней знать не знали. Хакка не восхищались тем, что мне выбил глаз призрачный конь. Они жалели меня, совали мне в руку засохшие рисовые шарики, превратив в полуслепую попрошайку. Но я отказалась стать той, кем меня видели окружающие.