Размер шрифта
-
+
Стихотворения - стр. 3
когда волны последней взлет
меня томительно коснется?
1975
«В полночный час над книгой золотой…»
В полночный час над книгой золотой
сижу впотьмах, как бы привороженный
незримым миром, звуком окруженный.
Нисходит он, сияющий, двукрылый,
всю боль дневную в памяти стереть.
Так призрак вдруг, неслышимый и милый,
дарует сон, чтоб тихо умереть.
И, сном объят, легко, обвороженно,
протянет спящий мускулы свои
в воздушный свет, в летящие струи.
Он там уже – для странствия рожденный.
Мы протягиваем руки —
что нам в этом тихом звуке? —
будто сонные струи…
В тьме и призраке пещеры —
там невидимые сферы
мечут быстрые рои.
Просим мы: «Благослови!
Сыну дай неизреченно
силу, зрящую мгновенно
обитания Твои.
Что нам в звуке этом властном,
будто служим безучастно?
В час полуночный внемли!
Протяни свои нам руки,
будто мы с тобой в разлуке,
как небесные струи.
Там серебряный папирус,
звезд бессчетных сонм и клирос,
там Начало излучилось
в тайне Духа своего.
Разум дай нам, чтоб мгновенно,
меж пределов сокровенно
оглядеть все естество.
Этот шорох, зов тревожный!
Отстраняя ужас ложный,
дай нам миг, для душ возможный, —
Воскресенья своего!»
1975
Маг
Ельдосу Кемельбекову
– Боже великий, Тот!
Пуст Абидосский храм,
пали рабы и скот,
смерть подступает к нам.
Боже, я здесь один,
смерть на моих устах.
В желтом песке пустынь
братьев небесных прах.
Время, мой брат и враг,
твой невозвратен миг! —
Старый халдейский маг
смотрит в небесный лик.
– Боже! – вскричал он. – Здесь
сын умирает твой.
Душу мою вознесь
нашей двойной звездой!
Там, за двойной звездой,
в космосе вечен град.
Боже, пребудь со мной! —
Мещет усталый взгляд.
Вечен его завет:
«Братья – кто был рожден!»
Разум, Душа и Свет —
крылья его имен.
1975
«Воздушной, светлою струей…»
На день рождения моего отца
В.Ф. Сиверца ван Рейзема
Воздушной, светлою струей
играли облака,
и будто голос долетел
ко мне издалека.
И солнца луч озолотил
небесные струи,
и, с ним лиясь, я посетил
владения свои.
Прозрачный полог, и над ним
пылинок светлых рой,
и лик я видел золотой,
склоненный надо мной.
Меня лелеял и томил
все тот же странный сон:
как будто вновь я миру был
судьбою отнесен.
И видел я, к стене припав,
детей, отца и мать.
И, всей душой затрепетав,
я все ж не мог восстать.
Хотел подняться и войти,
незримым с ними быть.
И только тихое «прости»
успел я уловить.
1976
«Тот миг надежды угасимой!»
Тот миг надежды угасимой!
Зачем в соблазнах полноты,
блистая подлинностью мнимой,
цветут эфирные цветы?
И в чешуе, и в дымке звездной
не то ль томление огней
над бесконечной, жуткой бездной?!
О проблеск жизни! – «Panta rei!»1
Ужели дух твой охранен
двуоборотной, мчащей сферой —
душой, тоскующей без меры
от сотворения времен?!
1976
Знаменья
Зачем, ученый богослов,
возносишь гордую обиду?
Попробуй не подать и виду
у пошатнувшихся основ.
Какая там благая весть?
Возможно ль миропониманье,
когда уж нам без содроганья
не должно имя произнесть!
Что ж, убедительней изуст —
как в руки страждущих каменья?
Ужели мудрости знаменья
превыше истины искусств?!
1977
Вещество
Вещество, из которого сотканы сны,
где зеленые дебри и крылья наяд,
где четыре пространства открыться должны,
убежать, оглянуться, вернуться назад.
Где в садах золотистых ночных Гесперид
драгоценные формулы тихо цветут,
и, взбираясь по склону, как солнце в зенит,
обрывается вечность в созвездья минут.
Там окружности мчатся, и мчатся часы;
Страница 3