Стихи в последнюю ночь Земли - стр. 3
«ну?»
«спрашивал, что с тобой
такое».
«что ты ему
ответил?»
«сказал, что ты еще
молодой».
«спасибо».
получив следующий чек, я
уволился
но
все-таки
мне пришлось
в итоге согласиться на другую похожую
работенку
и
наблюдая за
новыми Карлами
я наконец простил их всех
но не себя:
от бренности человек иногда
становится
странным
почти
нетрудоспособным
несносно
высокомерным —
никудышным слугой
свободного
предпринимательства.
такое чувство
О. Хаксли умер в 69,
слишком рано для такого
неистового таланта,
а я прочел все его
труды
но на самом деле
«Контрапункт»[1]
и впрямь немного помог
мне преодолеть
фабрики и
вытрезвители и
сомнительных
дам.
эта
книга
вместе с Гамсуновым
«Голодом»
они чуть-чуть
помогли.
великие книги —
те что нам
нужны.
я поразился самому
себе, что мне понравилась
книга Хаксли
но она и впрямь вышла
из этакого оголтелого
прекрасного
пессимистического
интеллектуализма,
и когда впервые
читал «К-П.»
я жил в
гостиничном номере
с дикой и
ненормальной
алкоголичкой
которая однажды швырнула
«Кантос»[2] Паунда
в меня
и промазала,
как и они сами
пролетели мимо меня.
я работал
упаковщиком
на заводе осветительных
приборов
и однажды
во время
запоя
сказал этой даме:
«вот, почитай-ка лучше!»
(имея в виду
«Контра-
Пункт».)
«а, засунь ее
себе в жопу!» – заорала
она
мне.
как бы то ни было, в 69 наверно
рано было Олдосу
Хаксли
помирать.
но видать это
так же честно
как смерть
уборщицы
в том же
возрасте.
просто с
теми, кто
помогает нам
преодолевать все это,
тогда
меркнет
весь свет, это как бы
выворачивает нутро —
а уборщиц, таксистов,
лягашей, медсестер, грабителей
банков, попов,
рыбаков, жарщиков,
жокеев и им
подобных —
к
черту.
величайший актер наших дней
он все жиреет и жиреет,
почти облысел
осталась только прядка волос
на затылке
которую он перекручивает
и стягивает
резинкой.
у него есть дом в горах
и дом на
островах
и очень немногие вообще его
видят.
некоторые считают его величайшим
актером наших
дней.
у него есть чуток друзей,
очень немного.
с ними его любимый
досуг —
наедаться.
в редких случаях его находят
по телефону
обычно
с предложением сыграть
в выдающейся (как ему
говорят)
киноленте.
он отвечает очень тихим
голосом:
«о нет, я не хочу больше
сниматься ни в каком кино…»
«вам можно прислать
сценарий?»
«ладно…»
потом
от него снова ничего
не слышно.
обычно
он и его чуток друзей
вот что
делают после еды
(если ночью прохладно)
пропускают несколько стаканчиков
и смотрят как сценарии
сгорают
в камине.
или же
после еды (теплыми
вечерами)
после нескольких
стаканчиков
сценарии
вынимаются
заиндевевшие
из
холодильника.
несколько он раздает
своим друзьям
несколько оставляет себе
а потом
все вместе
с веранды
они запускают их
как летающие тарелки
далеко
в просторный
каньон
внизу.
потом
все они
возвращаются в дом
зная
инстинктивно
что сценарии
были
плохи. (по крайней мере,
он это чувствует а
остальные
согласны
с ним.)
там наверху у них
по-настоящему
славный мир:
заслуженный, само-
достаточный
и едва ли
зависимый
от
переменных.
там есть
такая куча времени
чтобы есть
пить
и
дожидаться смерти
подобно
всем остальным.
дни точно бритвы, ночи полны крыс
очень юным я делил время поровну между
барами и библиотеками; как мне удавалось обеспечивать
свои остальные обыденные потребности – загадка; ну,
я просто
слишком этим не заморачивался —
если у меня была книжка или стакан, я не думал чересчур много о
чем-то другом – дураки творят себе собственный
рай.
в барах я считал себя крутым, крушил предметы, дрался с