Размер шрифта
-
+

Стихи обо всем - стр. 9

но и этого тоже не бойтесь).
7.
Потому что всех тех, кто не выдержал главную
          битву,
кто остался в Париже, в больнице, в землянке,
          в стихах под Москвой,
все равно соберут, как рассыпанную землянику,
а потом унесут – на зеленых ладонях – домой.

Мои тебе чужие письма

Один человек, страстный садовод, пытался натянуть нити вдоль грядок, на которых он посеял салат-латук, для того, чтобы защитить его от птиц. Его жена вернулась из магазина и обнаружила паутину из нитей, завязанных сложным и бессмысленным образом, вне зависимости от направления грядок. Это был первый признак того, что в последующем оказалось слабоумием.

(Из книги по психиатрии)

– Закрыв глаза и посмотрев на свет,

на белый свет, продольный и огромный,

скажу: – Мне было шесть,

а стало тридцать шесть,

а что там между – я уже не помню.

1.
          …
          …
          …
          …
          …
          …
          …
          …
          …
2.
Есть такое понятие «открытые блоги»,
          электронные дневники.
Раньше были дневники Шелли, Байрона,
          потом Марины Цветаевой, потом Анны Франк
(девочки спасавшейся от фашистов
          в нидерландском подполье),
а вот теперь наши —
открытые всем ветрам: простые, загадочные,
          тупые, как лопухи у дороги…
Вот девушка пишет: о как я хочу уехать
          отсюда! —
а потом узнаешь, что это была ее последняя
          запись
(ее вроде изнасиловали и убили),
а вот уже взрослая женщина пишет,
вспомная свое детство в советской больнице
          (ей нет еще 40):
«…я подошла к ней ночью и положила ей на лицо
          подушку,
потому что это был мой единственный выход
так как я не могла больше терпеть их унижения
          и побои,
но я и теперь ни о чем не жалею» —
но всё не так страшно (как же не страшно?),
чаще смешно, вызывающе, неинтересно…
3.

Едва осознана мужская красота,

но тут же схвачена и заперта в подвале.

– Скажи, что там осталось от тебя,

нецарский сын, князёныш и царевич,

в 1492 году, 20 сентября,

четырнадцатилетний Иван,

          семилетний Дмитрий Андреич?


– Ничего я вам не скажу, гуси-лебеди вы,

          дураки, -

отвечает князёныш (наверное, кареглазый),

во влажной рубахе, истлевший, из самой земли…

…А я пишу тебе второе письмо: «Здравствуй,

видно, чего-то сильно мне не хватило в этой

          жизни (или хватило выше крыши)

если я – к человеку, который к тому же и младше

          меня -

обращаюсь с приказом, нет, с требованияем —

          понимания и пощады».

4.
В этом смысле – открытая жизнь, подорожники,
          лопухи
становятся невиданным опытом
          (всем предшественникам непонятным):
–  Всё тайное когда-то становится явным, —
          говорят нам они.
–  Нет, всё тайное становится явным сегодня, —
          им отвечаем мы
из лопухов подзаборных, из-под лютиков
          неопрятных.
– Сам подумай, что именно ты много-много
          столетий спустя
перепутаешь леску, морковку от птиц охраняя,
оглянешься, увидишь: стоит у калитки
          твоя молодая жена,
а ты даже не вспомнишь, как звать ее —
          Наденька? Рая?
5.

Ты мне пишешь:

«…Я тебе не нужна как женщина, как живое тело, как живая душа. Я тебе нужна как стихотворенье. И ты, не осознавая в полной мере силу своего могущества, сделал этим своим стихотворением так, что я в сознании других стала „умирать на глазах“, или – что я уже вообще кладбищенская „статуя“.

Страница 9