Стервочка Лиса - стр. 2

– Ты пожалеешь, Пупсик! – разъяренно выкрикнула она, а я ещё и маслица в огонь подлила своим:

– Смотри, как бы самой не пожалеть! – усмехнулась и начала изображать стоны, которые пару минут назад могли слышать все желающие. – О-о-о, Пупсик! О-о-о, да! Ещё! Пупсик!

– Заглохни, мартышка, – оборвал мое разошедшееся веселье Пупсик и в виде дополненительного стимула на мгновение разжал свои пальцы.

– Мама! – заверещала я, пытаясь уцепиться за скользкое от пота запястье, одновременно кивая головой. – Все-все-все! Я молчу! Молчу я!

Грохнувшая, наконец, дверь возвестила о том, что теперь мы с этим Пупсенком остались тет-а-тет и можно пытаться начинать вести мирные переговоры.

– Может, уже как-нибудь втащишь меня внутрь? – спросила я.

– А может проверим, как ты летаешь, птичка? – очень недобро хмыкнув, задал встречный вопрос Ариаднин любовничек.

– Хреново я летаю, если честно. И плаваю тоже не очень. Как топор.

М-да. Переговорщик из меня видимо такой же. Может, только искренний. Летать я действительно не умею и плавать тоже. Боюсь до ужаса любой лужицы, у которой дна не вижу. Поэтому проверять свои навыки летного мастерства никак не хочу и оцениваю их здраво.

– Давай так. Ты меня внутрь пустишь, я извинюсь, и мы разбежимся. А?

– Да? – захохотал Пупс.

– Ну а какие ещё есть цивилизованные варианты?

– Как минимум один я тебе сейчас обрисую, – обдал меня льдом голос, а потом его обладатель сделал шаг к окну, и я стала висеть под недвусмысленно ужасающим углом. – Я сейчас тебя отпускаю, и плевать мне на твои извинения.

– Эй-эй-эй! Ты, это, завязывай так шутить! – вцепившись в запястье, замотала я головой, глянула вниз и заорала, переходя на ультразвук. – Мама! Да будь ты человеком, Пупсик!

А он только захохотал в ответ и протянул вторую руку:

– Камеру. Быстро.

– Ага. Разбежался!

– Ну как хочешь.

Проклятый садист высунулся из окна подальше и по одному начал разгибать пальцы. Мне хватило двух, чтобы все осознать и пойти на попятную:

– Ладно! Уговорил.

– Камеру.

Я кое-как отлепила одну ладонь и, нащупав за спиной болтающуюся на ремне камеру, протянула ее обладателю премии «Садист года». Понадеялась, что он ограничится вынутой флеш-картой, но нет же. Буквально за секунду все, ради чего я сюда ползла, оказалось в широченный ладони, а потом с хрустом сломалось. Хренасе дает! Ну и камере тоже пришлось бы несладко, не заверещи я, вымаливая не лишать единственной кормилицы. Пупсик послушал мои завывания, но не проняло. По глазам увидела, что могу хоть сто лет тут выть – ему фиолетово.

– Как зовут?

– Никон, – всхлипнула я.

– Я вижу, что у тебя «Никон». Тебя, дуру, как зовут?

– Забава.

– Издеваешься?

– Прикинь, ни капли, – огрызнулась я. – Тебя бы так родители назвали, вот я тогда тоже поугарала бы.

– Елисей, – рассмеялся Пупсик, протягивая мне ладонь. Благо хоть фотоаппарат не выкинул в окно, а опустил на подоконник. – Залезай, мартышка.

Сказано это было больше для проформы. Он сам втянул меня в номер, все так же удерживая одной рукой. Второй лишь в самом конце подхватил под колени и опустил на пол.

– Сядь, – рявкнул и пошел к кровати.

Опаньки, а Пупсик-то явно не Пупсик. У меня глаза полезли на лоб, когда я оценила нехилое такое телосложение Пупсика-Елисея, небрежно завязывающего сдернутую с постели простынь вокруг бедер. Шкафчик рядом с этим бульдозером какой-то тумбочкой кажется.