Стертые времена - стр. 14

Не знаю, что на меня нашло, но в голове отключилось чувство самосохранения, и, разлив им по стаканам водку, я выложил:

– Ни хрена не понимаю, ты на самом деле такой тупой или прикидываешься? Ты что, думаешь, Бог – мудак какой-то? Ты будешь людей пачками валить, потом к нему приезжать, каяться, а он тебя прощать каждый раз будет? Я с тебя просто дурею!

Он смотрел на меня взглядом тупого барана, не понимая, чего это я разговорился.

– Батюшка сказал, что если человек от души раскаивается, ему всё прощается, а я от души раскаиваюсь!

– Да ты, наверное, батюшке этому зелёных заносишь немерено, вот он тебе и вешает лапшу на уши! Может, поп говорил, что ты мир от скверны очищаешь?

Достучаться до его мозга через толстую черепную коробку было невозможно – он отвоевал несколько лет в Афганистане, и отправить на тот свет человека для него было плёвым делом, как в магазин сходить.

– Жертвую на церковь, конечно! А ты, наверное, атеист?

Спорить было бесполезно. По фильмам я представлял себе людей его профессии – они всегда были жестокими и коварными, но не тупыми. Они допили водку, и он протянул мне руку:

– Прощай, братан! Ты неправ, сходи в церковь! Бог всемилостив!

Это было сказано снисходительным тоном, словно он меня наставляет на путь истинный. И медленно пошёл из зала своей медвежьей походкой, а за ним засеменили его подручные.

В этот вечер бар был полон народа. Из-за громкой музыки выстрела почти не было слышно, пуля прошла где-то в метре от меня, пробила барную стойку, окно и улетела в темноту. Страха не было, скорее какое-то удивление: «Ни фига себе!» Потом кто-то бросился кого-то искать, обещая разрезать нарушителя спокойствия на кусочки. Но тот словно испарился, и как его ни искали, облазив все укромные уголки бара и подсобные помещения, найти так и не смогли. Потом бритые головы собрались возле стойки и принялись обсуждать происшествие. Как я понял из их разговора, лучше ему было застрелиться самому, чем попасться им в руки.

Вечер подходил к завершению, дамы разобрали кавалеров, кавалеры – дам, и все начали потихоньку покидать бар. Лысые, как всегда, ушли гурьбой в сугубо мужской компании, у них были другие заботы.

Оставшись одни, мы налили для начала по пятьдесят грамм водочки и обсудили с напарником дебильного стрелка, рассматривая пробитую пулей стойку и треснувшее стекло.

– Вставить бы ему дуло в задницу, ковбою хренову, ведь убить мог кого! – покачивая головой, расстроенно ворчал Андрей. – Уходить надо с этой работы! Деньги деньгами, а жить хочется, у народа вообще крыша поехала.

Мы с ним выпили еще несколько раз по пятьдесят, он уже почти успокоился, и храбрости в нем явно прибавилось.

– Если я этого козла увижу, точно дерьмом накормлю, как миленького!

Мы выпили еще напоследок и попрощались до завтра. Он ушел, а я принялся перемеривать, что осталось в бутылках, готовясь к завтрашней сдаче смены.

– Не подходи, сука, убью! – противный, надрывно визгливый голос, который больше подошел бы истеричной бабе, чем мужику, раздался откуда-то из-за деревянных ящиков с пустыми бутылками возле моего склада, куда я спустился переодеться и посчитать нетронутые бутылки с алкоголем. – Руки покажи, сука, руки! – Я показал руки, лихорадочно соображая, что делать.

Пистолет был у меня за поясом, под пиджаком, вытащить его я бы не успел, да и убивать никого не собирался, он был у меня больше для поддержания уверенности: у всех есть – и у меня есть.