Стеклянная любовь. Книга 2 - стр. 5

Самое плохое заключалось в том, что опасными идеями Боброва-Морозова поголовно увлеклись лучшие студенты факультета, откровенно отодвинувшие в сторону общепризнанные научные постулаты. Основным смысловым стержнем «Разума без границ» являлось утверждение аксиоматичного характера, однажды приснившееся Боброву, а может подсказанное ему Морозовым, буквально звучавшее следующим образом: «Не имеет права существовать ни секунды философская школа, чьи принципы, выраженные хотя бы в озвученных словесных формулировках, немедленно не воспроизводили бы в окружающем место их рождения пространстве, своих материальных отражений». Гуйманн, когда впервые услышал это, лишь беспомощно развел руками и покачал головой, качал, правда, довольно долго, сам того не сознавая, отдавая, таким образом, определенную степень уважения свежеродившемуся философскому принципу «доморощенного гения» Боброва.

Произошло достопамятное заседание Ученого Совета два месяца назад и в течение почти всего этого срока, кроме нескольких первых дней, у Гуйманна постоянно росли и накапливались в темных загашниках души резко отрицательные эмоции. Он не мог в них разобраться, как ни пытался. Беседы с Бобровым и регулярные посещения возглавляемой им кафедры не помогали восстановлению прежнего душевного спокойствия Павла Назаровича. Особенно этому не способствовали посещения «Кафедры неординарной философии», где на стенах чуть ли не каждый день появлялись все новые и новые пугающие необычностью форм и расцветок диаграммы и таблицы, а на лабораторных столах и в прозрачной толще дорогих импортных стеллажей одна за другой возникали объемные геометрические фигуры самых причудливых очертаний, изготовленные из одинаковых блестящих шариков, винтиков и крохотных пластмассовых треугольничков. Причем эти фигуры имели неоновую подсветку изнутри и иногда изучались сотрудниками кафедры даже по ночам (по ночам полнолуния), что особенно не нравилось Гуйманну.

Количество легкомысленно выглядевших шариков, винтиков и треугольничков, составлявших замысловатые фигуры ежедневно увеличивалось, и однажды Гуйманн сделал странное открытие: фигуры внутри стеллажей и на лабораторных столах, все, как одна, начали напоминать силуэты хвойных деревьев – пихт или елей. Через час после сделанного открытия он закрылся у себя в кабинете и, не стесняясь в выводах, написал на четырнадцати листах уже вышеупомянутое высококвалифицированное «личное мнение».

Наступил последний день в году – тридцать первое декабря, и Павел Назарович понял после только что состоявшегося короткого разговора с секретаршей Зоей, что копившиеся у него на душе в течении двух месяцев негативные эмоции достигли критической массы и могут вот-вот найти себе выход наружу в причудливой и неадекватной форме. Предновогоднего настроения не чувствовалось совсем, несмотря на украшавшие кабинет каскады сверкающего фольгового дождя, развешенного по стенам. Декан совсем было уже потерял присутствие духа, когда его служебный телефон разразился предпраздничной радостной трелью. Он нетерпеливо схватил трубку и почти исступленно крикнул в нее:

– Да-а-а!!!..

– Павел Назарович Гуйманн? – послышался в трубке приятный мужской голос.

– Совершенно верно! – подтвердил Гуйманн, в радостном предвкушении затаив дыхание.