Стеклобой - стр. 41

– Может быть, разрешите мне… – Романов потянулся к папке, но старик схватил его за руку.

– Нет-нет, я сам!

Романов понял, что сил на споры у него нет – кожаное кресло мягко обнимало, от приглушенного света клонило в сон, день все-таки был длинным.

– Ладно, я слушаю. А кофе у вас случайно нет?

– Вам сейчас будет не до кофе, – заговорщицки прошептал старик, поднялся с места, и его тень выросла над Романовым.

У Варвары была длинная коса, и она в самом деле была дивной красавицей, совсем как в известной сказке. В тот далекий, уже чернеющий по краям, март, когда она попала в наш город, ей исполнилось всего девятнадцать лет. Война бушевала вовсю, времена наступили темные и жуткие. Люди теряли родных и близких, а Варенька надумала бежать из дома.

Город принял ее без лишних вопросов, приведя к нужным людям. На проходной стекольного завода ей подсказали, куда пройти, и вскоре она уже стояла посреди небольшой внутренней площади. С доски почета на нее смотрели молодые и гордые лица. Их взгляды обещали, что будут следить за ней строго. Наверное, ее коса до пояса понравилась заведующему кадрами – Варе выделили отдельную комнату. Она внесла туда два роскошных немецких чемодана из крокодиловой кожи и сразу почувствовала себя дома. Первое время она все радовалась – мой стул, моя кровать, мой шкаф, мое зеркало. Не наш, не папин, не собственность Москонцерта, а ее – Вари Кузнецовой. Так вот устроены люди – даже в самые страшные времена они держатся за мелочи. Кругом война, ни одного знакомого лица, может, завтра никого не останется, а вот на тебе – мой шкаф. Хотя шкаф был очень красивый, с витыми медными ручками, резными птицами и оленями, в пару к такому же резному зеркалу.

Несколько дней и ночей в квартире никто не появлялся. Варя возвращалась туда после работы, растапливала печку в кухне, приникала щекой к гладким изразцам и плакала ни о чем, о сущих пустяках, может быть, о забытом дома красном шарфе, может быть, о сквозняке из неплотно закрытой форточки. А может быть, немного о Володичке. Но однажды вечером ее встретила в дверях строгая, вытянутая в струну женщина с рыжими волосами. Оглядела Варю с ног до головы и, сухо поздоровавшись, исчезла в своей комнате.

Вскоре выяснилось, что соседка с красивым и странным именем Александрия будет новой Вариной начальницей, а ее приемная – Вариным рабочим местом. Рассудительная и требовательная, она обращалась к Варе «милочка» и ожидала от нее предельной точности в словах и делах. И хотя она казалась холодной и высокомерной, Варя была только рада этому. У нее была работа, никто ее не жалел, и не было времени на выматывающие мысли.

Через месяц ей случайно передали письмо от отца, он ездил по фронтам с концертами вместе со своим хором. В письме он сильно волновался, не понимая причин бегства, и просил срочно телеграфировать. Но Варя ничего отвечать не стала, только опять немного поплакала возле печки.

Она часто представляла себе, что творилось дома, когда она – дочь известного на весь мир композитора и пианиста Кузнецова – пропала за день до эвакуации. Плакал ли отец, или только злился и пил сердечные капли? Бегала ли по дворам Настя, домработница, собирая слухи? Оставался ли румянец на щеках Володички, когда он пришел передавать отцу записку о том, что Варя не вернется? Выдал ли он ее?