Статский советник (горчаков-5) - стр. 20
Кабинет — скорее всего принадлежавший скончавшемуся много лет назад императору Александру — буквально источал из каждого угла, из каждой щели мужественность. Угловатую, тяжеловесную и концентрированно-серьезную. Видимо, поэтому Павел и пожелал работать здесь — то ли чувствовал себя поувереннее в отцовском кресле, то ли компенсировал солидностью обстановки недостаток собственной.
И это, как ни крути, работало: тот, кто занимался интерьером, определенно знал какой-то секрет. Кресло Павла за огромным столом из темного дерева стояло с моим на одном уровне, а сам император всероссийский заметно уступал мне и ростом, и шириной плеч, и все же с моего места казалось, будто я пожаловал в гости к человеку изрядной величины — и не только по чину. Павел непостижимым образом возвышался над всем сущим в кабинете, и кто угодно на моем месте чувствовал бы себя мелким и незначительным.
Не самое приятное ощущение — особенно когда его старательно и нарочито пытаются приправить томительным ожиданием. Павел прекрасно знал, что каждый день (включая весьма условные выходные) у меня расписан чуть ли не по минутам, но все равно продолжал старательно вглядываться в печатный листок.
Который ко всему прочему, похоже, еще и держал кверху ногами, перевернутым.
Такого я, конечно же, терпеть не собирался — поэтому и огрызался от всей души. В кабинете нас было только двое, так что можно было не стесняться: я развалился в кресле, закинул ногу на ногу, демонстративно зевнул и принялся глазеть по сторонам настолько бесцеремонно, что у висевшего на стене портрета Петра Великого, кажется, чуть покраснели щеки. И я, пожалуй, продолжал бы это бесконечно…
Но Павел не выдержал первым: неодобрительно кашлянул, отложил перевернутый листок и посмотрел на меня поверх очков: их его величество тоже носил для пущей солидности, как и мундир егерского полка с невесть откуда взявшимися орденами. На горничных, подавальщиц, солдат-караульных, придворных и, пожалуй, даже на некоторых министров молодецкий и суровый облик молодого императора наверняка действовал, как положено.
Но я почему-то вдруг почувствовал совершенно неуместное желание рассмеяться.
— Доброго дня, ваше величество… еще раз. — Я, не поднимаясь, изобразил легкий поклон. — Подозреваю, мне стоит извиниться, что я имел смелость пожаловать без подобающего приглашения, и все же…
— Да ладно тебе, княже, — отмахнулся Павел. — Приехал — значит, нужно.
Расслабленная поза, никаких свидетелей, печенье с чаем на краю стола, панибратское обращение и мой старый «титул» из училища. Его величество всем видом намекал, что беседа будет легкой, неформальной… но взгляд выдавал обратное. Пытливый, внимательный, будто бы спрашивающий: зачем же ты, Горчаков, пожаловал? На мгновение показалось, что меня буквально просвечивают насквозь.
Но только на мгновение.
— Угощайся, если есть желание. — Павел пододвинул блюдце с печеньем. — Твое любимое.
— Спасибо, государь, я ненадолго. И по делу.
— Ну, раз по делу — тогда рассказывай. Сам понимаю, время сейчас такое — самому некогда чаи гонять, — кивнул Павел. — С чем пожаловал?
— Это ты мне скажи. А то его светлость князь Багратион недавно обмолвился, что у императора, дескать, ко мне будет особое поручение. Он, получается, знает — а мне и не сказали пока. — Я чуть подался вперед, улыбаясь. — Непорядок.