Стас Михайлов. Закулисье звездной жизни - стр. 8
Мне было не лень. Усадив гостей за стол, я водрузил себе на плечо это чудо передовой японской мысли, дабы по сложившейся с доисторических времен традиции запечатлеть для потомков пару тостов, справедливо полагая, что если уж и оставлять какие-то речи и пожелания, то только самые первые, когда еще все помнят и точно понимают, по какому поводу собрались, и стараются придать своим выступлениям изысканность, добродушный юмор, а порой и философский оттенок.
Кто-то что-то пожелал, крикнули «ура!», зазвякали рюмки, заработали жующие рты. Я старательно ловил все это объективом и, понимая, что изысканность с философским налетом практически исчерпалась, собрался было присоединиться к гостям, но тут с места поднялся начинающий певец и, полностью игнорируя тему события, на котором присутствовал, предложил выпить за всех безвременно ушедших. Он безапелляционно заявил, что он, будучи или хозяином стола, или гостем, делает так всегда и данное мероприятие для него не исключение. Люди мы эмоциональные, практически каждый терял близких, да и певец говорил проникновенно и от души, так что все единодушно его поддержали. Дальше случилось то, чего я опасался больше всего: закончив говорить, он выпил и взял гитару. Не надо быть провидцем, чтобы понять – одной песней дело не закончится! Предчувствуя муки, которые меня ожидают, я уже хотел было выключить камеру и спокойно употребить водочки, а что еще делать? Не выгонять же в самом деле армейского друга с его сюрпризами, но и со всей душой наслаждаться «Грушинским фестивалем» у меня не было ни малейшего желания. Тихонько матеря себе под нос Третьячка, я стал озираться, как бы, не привлекая к себе внимания, закончить съемку и присесть где-нибудь с краешка. Причем куда-нибудь в малозаметный уголочек, чтобы иметь возможность воздержаться от фальшивых аплодисментов, криков «браво!» и призывов спеть на бис. Когда-нибудь ведь он должен закончить свое выступление!
«Эх, пропал юбилей! – пронеслось в голове. – Принесла же нелегкая однополчанина! Ему как с гуся вода, а я мучайся!»
Третьчок, кстати, как ни в чем не бывало залихватски выпивал и аппетитно закусывал, не обращая ни малейшего внимания на мои терзания.
«Ладно, – подумал я, – засниму из вежливости песню другую, да тогда уже и выпью, по тихой грусти». В этот момент, прервав мои невеселые рассуждения, он запел. Он пел про погибшего брата, про маму, про свечу и еще не помню про что. Женщины за столом плакали. Мужики слушали, сурово насупив брови. Слушал и я, продолжая снимать, так и не присев к столу. Я не совсем понимал, что происходит, да и никто не понимал. Просто мы слушали и подпевали. Все было легко и здорово. До самого позднего вечера я операторствовал, потом пошел дождь, и мы переместились под навес.
Мы пили и пели до утра. Камеру я установил на штатив и во всю глотку тянул за начинающим певцом любимые песни. Надо отметить, что знал он практически все композиции, входящие в самый требовательный застольный репертуар, и много сверх того! Любую песню он играл на гитаре с ходу, как будто совсем недавно хорошо ее отрепетировал, совершенно не задумываясь над гармонией, формой и ритмом, все это получалось само собой, при этом он еще помнил наизусть все слова! Просто какой-то караоке-агрегат самой полной комплектации, правда, про караоке тогда никто еще не слышал. В общем, праздновали мы, как пишут в сказках, три дня и три ночи и, как-то сами того не заметив, подружились.