Старший трубач полка - стр. 13
– Почему вы вздыхаете, маменька?
– Очень уж ты строга и непреклонна во всем, Энн.
– Что ж… давайте пойдем.
– Ну нет. Я и сама думаю, что, пожалуй, не стоит. Я, в конце концов, твердо не обещала, и мы вполне можем уклониться.
Энн же, по-видимому, и сама не вполне понимала, чего ей хочется; она не высказала своего одобрения, но не стала и возражать, а лишь в задумчивости опустила глаза, прижав руки к груди и соединив кончики пальцев.
По мере приближения вечера обе дамы стали замечать, что в крыле дома, занимаемом мельником, идут большие приготовления к пиру. Перегородку, отделявшую жилище мельника от покоев, занимаемых вдовой, отнюдь нельзя было назвать солидным сооружением: кое-где это была просто дощатая стена с прорезанными в ней проемами для дверей, – так что всякий раз, когда мельница начинала работать, это тотчас заявляло о себе и в другой, более уединенной половине дома. Как только по вечерам мельник Лавде закуривал трубку, запах дыма с завидной пунктуальностью проникал по дымоходу в комнату миссис Гарленд. И всякий раз, когда мельник разгребал угли в своем очаге, мать и дочь могли безошибочно определить состояние его духа в зависимости от того, помешивал ли он угли медленно и осторожно или орудовал кочергой что есть мочи, а когда в субботу вечером он принимался заводить часы, жужжание этого прибора служило вдове напоминанием, что ей следует завести свои. Это проникновение звуков совершалось особенно беспрепятственно там, где прихожая Лавде соседствовала с кладовой миссис Гарленд, и когда хозяйственные заботы привели Энн в это помещение, она получила полную возможность услышать, как к мельнику прибывают все новые и новые посетители и как хозяин разговаривает со своими гостями, и даже уловила обрывки фраз, не уловив их смысла – чрезвычайно забавного, судя по доносившимся раскатам хохота. Затем гости вышли из дома в сад, где расположились пить чай в большой беседке… Теперь в густой листве порой мелькало что-то пестрое, и больше из окон миссис Гарленд ничего не было видно. Когда же стало темнеть, Энн услышала, как гости направляются обратно в дом – заканчивать вечер в гостиной.
После этого шумное веселье возобновилось с удвоенной силой: громкие голоса, смех, беготня вверх-вниз по лестнице, хлопанье дверьми, звон чашек и бокалов, – пока у наиболее неприступной из соседок, лишенной общества друзей по эту сторону перегородки, не возникло искушения проникнуть в это обиталище веселья хотя бы для того, чтобы выяснить причину таких взрывов ликования и самолично убедиться, действительно ли сборище столь многочисленно, а шутки столь забавны, как это кажется со стороны.
Теперь на половине Гарлендов жизнь, казалось, совсем замерла, что по контрасту действовало особенно угнетающе. Когда примерно в половине десятого еще один дразнящий взрыв хохота не смолкал особенно долго, Энн промолвила:
– Мне кажется, маменька, вы жалеете, что не пошли.
– Скажу по чести, нам, конечно, было бы веселее, присоединись мы к ним, – ответила миссис Гарленд обиженно. – Зря я тебя послушалась и не пошла. Священник и тот заглядывает к нам лишь по обязанности. Старик Дерримен не слишком-то галантен, а больше здесь не с кем даже словом перемолвиться. Когда люди одиноки, им приходится довольствоваться тем обществом, какое у них есть.