Старший трубач полка - стр. 10

Вечером над деревней разнеслись голоса солдатских жен. Гомон скворцов в ветвях деревьев был просто ничто по сравнению с щебетом, который они подняли. Дамы ослепляли своими нарядами, потому что отдали предпочтение яркости и пестроте перед добротностью материала. Количество красных, синих и пурпурных чепчиков, разукрашенных пучками петушиных перьев, не поддавалось исчислению. Одна дама появилась в пастушеской шляпке из зеленого подкладочного шелка с отогнутыми спереди полями, чтобы был виден также и чепчик, надетый под шляпку. Шляпка эта принадлежала когда-то жене офицера и сохранилась в общем неплохо, если не считать довольно причудливых подтеков в виде зеленых островов и полуостровов, образовавшихся в результате дождей – неизбежных спутников кочевой жизни воина. Некоторым наиболее привлекательным из этих похожих на мотыльков дам посчастливилось найти приют в деревне, и они были таким образом избавлены от необходимости жить на холме в шалашах и палатках. Это отнюдь не смягчило сердец их сестер по оружию, оказавшихся менее удачливыми: бранные слова были пущены в ход по адресу счастливиц, и те, в свою очередь, не остались в долгу. Окончания этой перебранки можно было, по-видимому, ожидать к заходу солнца.

Одну из этих пришелиц, обладательницу розового нога и сиплого голоса – в чем она, бедняжка, была, по замечанию Энн, никак не повинна, – побывавшую во многих походах и немало повидавшую на своем веку, Энн хотела даже пригласить к себе в дом, дабы поближе познакомиться с живой историей Англии и приобрести те познания, которые нельзя почерпнуть из книг и которыми эта дама, по-видимому, обладала в полной мере. Но скромные размеры помещения, занимаемого миссис Гарленд, помешали этому осуществиться, и бездомная сокровищница житейского опыта вынуждена была искать убежища в другом месте.

В этот вечер Энн легла спать пораньше. События дня, хотя и веселые, были весьма необычными, и у Энн разболелась голова. Уже собравшись лечь в постель, она подошла к окну и откинула закрывавшую его кисейную занавеску. Всходила луна. Ее лучи еще не проникли в долину, но, выглянув из-за края холма, она мягко посеребрила конусообразные вершины белых палаток. Сторожевые посты и передние палатки лагеря отчетливо выступали из темноты, но весь остальной лагерь – офицерские палатки, походные кухни, войсковые лавки и склады – еще тонул в тени, отбрасываемой холмом. Энн увидела, как на фоне светлого диска луны то появлялись, то исчезали фигурки мерно шагавших часовых. Она слышала, как пофыркивают и отряхиваются лошади у коновязей и как далеко-далеко в другой стороне рокочет море, громче поднимая свой голос в те секунды, когда волны в мерном приливе или отливе наталкиваются на выдающийся в море мыс или выступающую из воды группу валунов. Внезапно более громкие звуки ворвались в затихающую ночь: сперва они долетели из лагеря драгун, затем послышались справа – в лагере ганноверских частей, и еще дальше – на стоянке пехотинцев. Это играли вечернюю зорю. Энн не клонило ко сну, и она еще долго прислушивалась к этим звукам, глядела на созвездие Большой Медведицы, повисшее над деревенской колокольней, на луну, поднимавшуюся все выше и выше над рядами палаток, где шум и движение сменились сном и похрапыванием усталых солдат, расположившихся на ночлег каждый в своей палатке, торчавшие вверх шесты которых сверкали, словно шпили при лунном свете.