Стальной конвой - стр. 29

Начальник группы контрразведки Татьяна Сергеевна Львова прибыла с одним из своих оперативников, мрачным, медведеподобным Алексеем Пруткиным. Тот принёс с собой сумку с инструментами. Львова, высокая, стройная, с профессионально поставленным давящим взглядом, от которого непривычному человеку хотелось залезть под стол или просто убежать, глянула на аборигена, и подсела к Набокову.

– Вы бы отпустили парней, – она кивнула в сторону Гилёва и разведчиков.

– А и правда, – Руслан повернулся к ним и разрешил отдыхать.

Львова, не обращая внимания на бородатого, завела разговор о сегодняшнем обеде. Оказывается, она не успела перекусить, так как моталась по городу, а порцию на камбузе не оставили. Пришлось временно вставать на довольствие к артиллеристам. Набоков сочувственно качал головой. Он понимал, что этот разговор не для него, а для задержанного. Тот сейчас вслушивается в каждое слово и гадает, что с ним будет. Ведь при допросе главное приковать внимание хранителя информации, заставить его напрячься, раскачать его эмоции. От напряжения он неизбежно начнёт ошибаться. Пойдут нестыковки, а ими можно его укорять, обвинять во лжи. От этого допрашиваемый ещё больше разволнуется, раскраснеется, и станет ещё хуже соображать. И поневоле проговорится. Лишь бы не замыкался, не молчал. Но для оживления разговора есть Лёша Пруткин.

Львова вновь глянула на бородатого. Тот успокоился, слушая обеденные разговоры, и шмыгал носом. А так нельзя. Надо ему волноваться.

– Лёша, что ты стоишь? – удивилась Татьяна Сергеевна. – Доставай приборы. Время позднее, спать пора. Быстро его изрежешь и всё. Завтра же рано вставать.

Подручный молча достал из баула разрисованную фиолетовыми цветочками клеёнку, расстелил её на столе. Вынул клещи с крючками на ручках, посмотрел на аборигена, на клещи, убрал их обратно.

– Он же обмочит тут всё, – Лёша повернулся к Набокову, бесстрастно наблюдавшему за ситуацией. – Давайте его на путях разрежем.

Руслан сделал вид, что думает. Меж тем из сумки появились блестящие тонкие ножи с прямыми и изогнутыми лезвиями, какие-то коробочки, внутри которых позвякивал металл, молоток, странно выгнутые пинцеты, шприцы, спиртовка и прочий инструмент контрразведки.

– Тебе иголки под ногти какие загонять? – неожиданно громким чистым голосом спросила Львова

– А? Что? – бородатый как очнулся и откинулся назад, подальше от страшных железяк. – Какие ногти? Вы что? Что вам надо?

– Иголки под ногти тебе раскалённые или холодные? – уточнила Львова. – Горячие больнее, но зато пальцы быстрее немеют.

Лёша загремел коробочками и не спеша разжёг спиртовку. Абориген тяжело задышал, не отрывая взгляда от синего язычка пламени.

– Кто ты такой? – Львова дёрнула его за бороду. – Хочешь жить? Жить хочешь?

– Да, да, – забормотал тот. – Я хочу.

– Если хочешь, говори. Как тебя зовут!!?

– Саша. Саша с Уралмаша, – бородатый глубоко вздохнул. – Я тут живу. Вас мы за бандитов приняли.

Ещё зимой на вокзал прикатили два небольших поезда. К одному была прицеплена бронированная дрезина. С них сошли вооружённые люди и начали рыскать по городу. Но собачьи патрули их вовремя заметили и предупредили своих вожатых.

– Как это предупредили? – уточнил Набоков. – Они говорящие, что ли?

– Да нет, нет, – пленник замялся, подыскивая слова. – Девчонки могут с ними общаться, командовать, руководить в общем. Они как-то разговаривают между собой.