Стальной альков - стр. 34

Быть может, мы пронзаем сердцевину ночи?

Моя машина вырывается вперёд. Мягкая, промасленная, она нежно проникает в лоно этой долины. Рассветает, как будто свет льётся из раскалённого сердца моего мотора.

Ещё один нырок в предпоследний туннель… Бесконечный… Кажется, что я мчусь сквозь опьяняющее, давящее, лопающееся от напряжения бутылочное горло. Мой мотор тянет хорошо, хорошо. Мы вырвемся, вырвемся, должны вырваться! Я откупориваю бутылку длинной и чёрной долины, надавливая своими неутомимыми пальцами-шинами. Штопор сильнее внутрь! Вперёд!вперёд! Внутрь. Вперёд! Готово!

Выстреливает вверх красная пробка, солнце! Всё вокруг, холмы, долины, море залито пеной ослепительного света. Мы тоже несёмся, скользим, пенимся, залитые испаряющимся красным золотом, в благоухании каучука, напоминающего запах горячего хлеба. Радостное божественное зрелище. Солнце, мгновение назад бывшее весёлой пробкой, сейчас превратилось в огромное круглое и опухшее лицо выпивохи. Жаркое металлическое лицо, плавящееся с солью, йодом, бромом, полнокровное и жизнерадостное.

У солнца между зубов дымится огромное чёрное облако, отбрасывающее вниз, на море, пенящуюся зелёную отливку. Мощный поток его шумного смеха растекается в огородах между помидорами, и в крови наших сердец, одержавших окончательную победу над золотыми яблоками Гесперид[66], потерпевших поражение самым идиотским образом.

В Генуе праздник в честь американцев. Звук труб, толпа, толпа, толпа. Переполненные балконы, безбрежная разливающаяся весна женских туалетов, уличные мальчишки, облепившие капители.

Выдвигаются англичане. Элегантнейшие. Впереди молодой денди – лейтенант со стеком под мышкой. Американский духовой оркестр производит фурор. Капельмейстер играючи поднимает вверх длинный серебряный жезл. Несколько раз переворачивает его и вращает вокруг себя, как будто желая облечься в одеяние из стремительно крутящихся серебряных колец. Затем устремляет его вперёд, имитируя движение поршня. Итальянское солнце звенит, отскакивает, отражается в алюминиевых трубах, стремится отполировать и приукрасить этих людей, явившихся из-за океана со своим далёким пацифизмом, чтобы воевать во имя грозной свободы. Солнце вступает в полемику с пацифистами, окрашивая их с мстительной справедливостью кроваво-красной ковбойской весны.

Они проходят между двумя рядами толпящихся пёстрых людей, с детьми, выскакивающими из-за оцепления карабинеров. Улица пустеет.

Это незримые силы, благодаря которым она, укрытая дождём из цветов и сердец, сыплющихся с балконов, кажется пустой.

Эти силы внушают всем бессознательное восхищение воинской доблестью и безусловным героизмом этих новых солдат, присоединившихся к множеству других, готовых спуститься туда, вниз, чтобы выполнять необходимую работу артиллеристов.

Американцы имеют вид импровизированных солдат. Упругий шаг краснокожих. Они сражались на Далёком Западе за свободу своего угнетённого народа. В Европе они представляются дерзкими и быстрыми, проворными и осторожными, бархатисто краснокожие среди лиан и высокой травы.

Мы следим за шествием обычнейших американцев с сияющими лицами. Они фонтанируют, шагая в ритме Cake-walk[67]. Поскольку я чрезвычайно впечатлителен, то моё сердце подвергается воздействию пиццикато