Сталинград.Том шестой. Этот день победы - стр. 11

* * *

Через четверть часа его, полуживого, подобрали танкаевские стрелки, так и не сумевшие пробиться сквозь немецкий заслон.

…Угостив фрицев свинцом, убедившись, что враг откатился назад, группа стрелков, под началом старшего сержанта Нурмухамедова, выдвинулась вперёд. Следовало узнать, по какому поводу мотоциклисты слетелись, как вороньё на падаль, возле трамвайного депо…

…Группа из пяти человек вышла гуськом из развалин. Впереди на улице, озарённой всполохами разрывов, среди воронок, наполненных тьмой, обломков, объеденных тенью, лежало мёртвое тело. Не видно было лица, бесформенно вяло вытянулись руки и ноги.

– …и какого рожна…Мы тута ищ-шем, товарищ старший сержант! – боязливо пригибаясь под свистом шальных пуль, продолжал недовольно брунжать комаром Буренков. – Разве, смерти? – Не ты, а она тебя ищет, чучело, – едко усмехнулся Марат, как вдруг поднял руку.

Бойцы насторожились, ощетинились автоматами. Их командиру Суфьянычу, вроде, как показалось, – «мертвое тело» шевельнулось.

– А ну, Григорич, вперёд! Вона к той развалюхе…– Нурмухамедов указал рукой на смятую танком пушку. – Вишь, тело рядом?

– Так точно.

– Вот и спознай, чо к чему. Только тихо! Гляди в оба!

– Да тама одни мертвяки и поганки, Суфьяныч! – нервно хихикнул толстяк. На затылке и шее его бежали мурашки.

– Разговорчики, рядовой Буренков. Топай, «поганка», пока сам не «мертвяк». Одна нога здесь друга там. Ну, же!

Григорич набряк обидой, как губка водой. Обреченно втянул голову в плечи, на полусогнутых понёс своё большое, рыхлое тело вперёд. Он не был уверен, но кажется, кто-то там, впереди, пробежал вдоль дома. Сердце качало не кровь, а ледяную воду.

Бойцы затаили дыхание, ждали…И вот послышался возбуждённый окрик:

– Товарищ старший сержант!

– Тьфу, дурак, мать его чёрт! – в сердцах матюгнулся Марат. – Чо орёшь, ежа рожаешь…

Но Буренков, будто не слышал. Ещё громче крикнул:

– Ну, где ты, Суфьяныч? Подь сюды! Глянь, народ, никак свой . Танкист!

– Да пропади ты пропадом…шайтан разнелюбый! Впился, как репей в свинячий хвост! – снова скрежетнул зубами сержант. – Ай да, мужики! Пока Григорич всех фрицев до кучи к себе не созвал.

Стрелки лязгнули затворами, серыми тенями просочились к депо. Окружили с двух сторон крикуна.

– Цыц, Буренков, мамкино горе…Рот закрой, тепло не трать! – Суфьяныч в лёт, заткнул словесный фонтан земляка. Глянул на лежавшего пластом танкиста, цокнул зубом от возбуждения.

– Уф Алла! Да это ж…комбат Ребяков, мужики! Вот те на-па…

– Точно?

– Точнее не бывает. Оно и ордена при нём…

– А где ж его батальон? Сам без танка…– не удержался Буренков. – Почему?

– По кочану. А ты чо особист? Глаз чо ли нет? Не вишь обгорелый он весь! Ты, мамакино горе, в танке горел?!

– Братцы, воды…воды… – как задушенный, захрипел, пришедший в себя Ребяков.

Ему тот час подали фляжку, чутка приподняли со спины, чтоб было удобней. Он долго дёргал кадыком, покуда не утолил в груди печного зноя. На силу оторвал от разбитых губ фляжку, задрожал голосом:

– Братцы…родные!..– на глазах его заискрились слёзы. – Чёртовы окояхи…Забросили-позабыли меня тут… Едва не околел…хорошие вы мои…

– Не спеши, майор, на тот свет. Там кабаков нет.

– Эт…в точку, сержант. – Он растянул в улыбке чёрные от крови губы, глядя на грязных-страшных, и впрямь, как черти болотные, стрелков. – Ну и волк…петуха! Не зря вас фашист боится…