Сталинград. Том седьмой. С чего начинается Родина - стр. 6

Танкаев знал это точно. Так было не раз в Сталинграде…Он осторожно выставлял в обгорелый проём окна край каски, чувствуя височной костью ледяное пространство улицы с размытыми безглазыми зданиями, в которых, как не зримые живые точки, таились немецкие снайперы. Такое же ощущение он испытывал т теперь. Показалось? Если бы так…

Это насторожило. Стараясь не привлекать внимание, затягиваясь по-фронтовому в кулак, он, не озираясь по сторонам, живо из-под бровей обметал взглядом окрест. Рядом с чебуречной, мерцавшей россыпью огоньков новогодних гирлянд, трещали драчливыми сороками проститутки, мимо сновали люди: припорошенные искристым снежком меховые шапки, шарфы, шубы, куртки, пальто. Рядом, по правую руку, в сумрачной глубине салона толстолобого «джипа» сказочно зеленели светящимся голубоватым фосфором на доске циферблаты, драгоценно мерцала хромированная связка ключей. В воздухе вечерней Москвы празднично пахло мандаринами, ёлкой, духами и выхлопными газами урчавших машин…Всё спокойно, обычно и ровно. Но тревожное, гадкое предчувствие не отпускало. Чёрный «мерседес» и он, отставной генерал-полковник Танкаев, были скованы одной невидимой тонкой цепью, словно тончайшим лучом, излетавшим из лазерного прицела……Так ощущал Магомед Танкаевич взгляд – пристально наблюдавших за ним людей. В памяти сигнальной ракетой мгновенно промелькнул последний разговор с Верой.

* * *

…Он стоял в гостиной у окна, отложив газеты, и смотрел в морозное голубое с прожилью сиреневой стали небо. Она, протиравшая мебель, тихо подошла к нему. Беспокойно вздрогнула, прижалась к его высокому плечу, затем закрыла тёплой ладонью ему глаза, устало, с болью спросила:– О чём ты всё думаешь?

Он отнял от глаз её руку, склонил голову и молча коснулся смуглыми губами её белых пальцев.

– Чего тебе всё неймётся? – голос жены напряжённо дрожал. – Когда это всё закончится? Когда ты наконец успокоишься? Хочешь повторить судьбу генерала Льва Рохлина?

– Достойный был человек. Достойный боевой генерал. Боялись его…Молодым убили шайтаны! Терпеть-ненавижу! – в его глазах дёргаось фиолетовое жестокое пламя.

– Миша… – Вера осеклась, выдержала паузу. В её глазах светилась тёплая благодарность. Её любимый человек, непреклонный муж, похоже, не хотел прерывать с ней разговор. Между ними последние годы существовала невероятная связь. Невольно нарушенная предательским развалом страны, кружением идеалов и его уходом по выслуге лет со службы в запас. События, которые он крайне тяжело и болезненно переживал. Осчастливив жену своей сдержанностью, Магомед испытывал затушёванную временем, неясную, но при сём глубокую, необъяснимую зависимость от этой бесконечно любимой русской женщины. Их связывал тонкий, но неразрывный живой стебелёк отношений, который робко прорастал в его угрюмую ожесточённую душу, где последние десять лет с трудом находилось место – состраданию, семейной мягкости, милосердию, но гнездилось страстное, враждебное чувство ко всему тому беспределу, что происходил в стране.

– Миша, – Вера подняла тусклые от муки глаза и тихо повторила: – Не лезь ты в эту проклятую политику, Богом тебя заклинаю! Думаешь мало…кто с тобой хочет рассчитаться? Ты, ведь, и в политике будешь всё решать и действовать как генерал, по вашему вэдэвэшному принципу: «Никто кроме нас!» А эта власть… эта адская топь…она этого не потерпит…Не для того она рвалась в Кремль, крушила Советскую власть, чтоб теперь её реставрировать. Тебя сотрут, как букашку! Мишенька, ты слышишь меня? Ну что ты всё молчишь, как могильный камень? Умоляю!.. – вся на нервах она вновь прильнула к нему, точно хотела уберечь от беды, словно хотела передать ему свои силы.