Сталинград. Том седьмой. С чего начинается Родина - стр. 14

Брюнетка отшатнулась от него, как от огня. Беспощадный блеск стерегущих её глаз – испугал. Поджарый носатый старик с высохшей жилистой шеей, похожий на беркута, больше не был предметом её вожделения. С площадной откровенностью она сыпала руганью, на лице дёргались злые дуги бровей, брызжущий нервный смех мстительно щурил вульгарно обведённые жирной тушью глаза.

« Вот же сучка приблудная! Блядь твоё имя! Руки белые – работы не знают. А была б при муже, при детях…Знала бы на какой стене плеть висит. За делами некогда будет задом вертеть… Иай, кобыла гладкая…На уме – одни кобели, игрища, пьянство, да улица…Тьфу, бахунеб унти3!»

– Ну ты-ы…совок!! – красногубая шлюха сделала непристойное движение и, играя бровями пошла под срамной хохот своих сикух к стеклянным дверям. У порога торопливо оправила кофту и громко выкрикнула ошалевшему генералу:

– Ты за это ещё заплатишь, старый коз-зёл!

* * *

Танкаев запахнул расстёгнутое пальто, решительным шагом пошёл прочь. Угрозы шлюх, летевшие в спину, его занимали мало. Другое серьёзно тревожило-теребило сознание. Ему опять казалось, что к его кожаному пальто, туфлям прилипла незримая паутина. И кто-то скрытный, как вражеский снайпер, смертельно-опасный, неотрывно следит и ведёт его.

« Похоже, и впрямь права жена».. На нас, генералов, оставшихся верными присяге Союзу…В Москве открылась охота, как на волков». Он снова бросил беглый взгляд на подозрительный «мерседес». Тот оставался на месте, тлея зловещими красно-гранатовыми габаритами.

…Обходя строй машин, ища взглядом значок метро, он испытывал незнакомое прежде страдание. Нет, не душевное, не психическое, а особое страдание плоти, когда боль возникает в самых кровяных клетках кожи и мозга, будто их растворяют в бесцветном растворе, рассасывают в желудочном соке. Было отчётливое ощущение, что его плоть, его энергия являются банальным кормом для какой-то иной, чужой, присутствующей здесь жизни.

Он торопился к метро, как вдруг услышал за спиной чьи-то крики и топот. Впереди ему заступил дорогу здоровый спортивного вида бритоголовый браток в чёрной кожаной куртке. В голове промелькнуло: «Вот и ещё один отрезок твоего пути среди иных бесчисленных – быть может, той дорожки, что тянулась из Гидатлинской долины в Гуниб, в которой находилась школа колхозной молодёжи, в которую каждую субботу он собирался пешком. От Урады до Гуниба – вёрст семьдесят с гаком. Преодолевать нужно было Куядинский, Зиурибский, Колобский, Накитлинский горные перевалы, переходить вброд стремительные, ревущие как зверь, речки… А, быть может, той кладбищенской мокрой от слёз дороги, по которой ступала родня, пронося на руках особые носилки – ганзи с омытым телом усопшего, обёрнутое в белую ткань и накрытое ковром, – и вот ещё один отрезок движения, быть может, последний, встраивается в твою длинную, стремящуюся к завершению жизнь…»

Танкаев со звериной загнанной остротой понимал смысл происходящего. Чувствовал посекундно, как время сжимается в чёрный пятак; в сверхплотную точку, как яблочко мишени, и в этом месте, куда, поражая мишень, влетело время, в пульсирующей огнями темноте, за оградой, взлетели истошные бабьи голоса:

– Люди! Лю-ди-и!! Это ж, что деется?!

– Куда милиция смотрит!!

– Ой, убивают! Помогите-е…