Сталинград. Том четвёртый. Земля трещит, как сухой орех - стр. 37
Он был поражён до мозга костей: готовностью русских к массовому самопожертвованию…» Но во имя чего?! И ради кого?.. – терзал он себя вопросами. – Неужели, ради этого усатого людоеда Сталина? – который по его сведениям, не был даже русским по происхождению. – Майн Готт! Неужели, ради этой Красной жидовской идеи, которая сожрала своих собственных детей, как и французская революция? Неужели, ради серпа и молота, которые хлеще всякой гильотины – машины для обезглавливания, в слепой ярости размолотили и вырезали под корень едва ли не половину России, уничтожив её тысячелетний уклад и соборность?..»
Он был растерян и потрясён от увиденного в Сталинграде. Для него,
видавшего виды, это было какое-то запредельное откровение…
Дьявольское наваждение…И за всем этим «невозможным» – стояли те самые русские, которых в Берлине брезгливо считали презренным скопищем грязных тупых животных, не способных управляться с современной техникой, не умеющих воевать, мыслить и созидать, а лишь пить водку, плодиться, как свиньи, и жрать отбросы с кремлёвского стола из одного, общего коммунистического корыта.
Воспоминания последних дней были похожи на чёрно-красные мазки слякоти, сделанные не кистью, но изрыгающей толчками кровь культей.
…угольные остовы сгоревших грузовиков вместе с водителями и солдатами, взорванные танки, подбитые-перевёрнутые бронетранспортёры, смятые, как пачки сигарет, орудия, машины и мотоциклы; сотни-тысячи трупов немцев-русских на выжженных улицах, площадях среди обгорелых-оплавленных руин, густо присыпанных чёрным пеплом и тусклой серой золой; тысячи раненых-измученных пленных, похожих на диких, затравленных зверей; госпитали-лазареты в подвалах, где под ослепшими лампами рычали-орали-стонали-рыдали от боли немецкие солдаты с оторванными руками, ногами…Где в забрызганных-заляпанных кровью оцинкованных тазах-ваннах с хлоркой валялись грудами отнятые полевыми хирургами: ступни и кисти, предплечья, лодыжки, бёдра, пальцы, носы и уши…будто в разделочных мясных лавках Ганновера, Франкфурта и Берлина.
Видит Бог! Мясо, кровь, страдания, смерть и тлен, пасти и челюсти могильных рвов, он, Отто фон Дитц, видел и раньше – в Северной Африке, Франции, Польше…Но такой безумной вакханалии, такой чудовищной какофонии Смерти…Такой массовой бойни…такой мясной фарш, сочащийся арийской кровью-впервые!…
«Das ist unser letzter Trost! – он ожесточённо и зло скрежетнул стиснутыми зубами. – Nutten ficken…Nomina sunt odiosa!13 Такие сюжеты из
ада, в Берлине не поощрялись. Пропаганда Геббельса предпочитала демонстрировать Европе с Восточного фронта иные сюжеты. Центр вещания Берлина по-прежнему предлагал обывателю победный «глянец» и «лоск» с театров военных действий, – оповещал Старый и Новый Свет лишь о героическом, непоколебимом наступлении гитлеровских войск, о катастрофических потерях Советов, о подвигах солдат и офицеров Великой Германии и пещерной жестокости славянских вандалов. Эти вести, как ни странно, охотно подхватывали мировые агентства, показывали всему земному шару военную, парадную хронику: операции в Сталинграде, на Кавказе, в Крыму, на Северном и Центральном направлениях Вермахта так, как её видел и понимал благословенный фюрер и его верховное – ближайшее окружение.