Сталинград. Том четвёртый. Земля трещит, как сухой орех - стр. 15

Уф Алла! Да это же отец на пыльной улочке возле ворот…Матушка Зайнаб, что-то кричит ему вслед с высокого крыльца. Но Танка не хочет слышать её…Он, ведь, мужчина – папаха на голове и усы – седыми струями вливающиеся в серебряное половодье густой бороды. Он идёт вперёд, громко постукивая по каменистой земле, пастушеским посохом.

…Забавно, жалко, трогательно было глядеть на старого Танка, ошпаренного радостью. Он, потрясая письмом с фронта, письмом, от него, Магомеда, ходил по Ураде, ловил грамотных и заставлял читать…Нет! Не для себя, а радостью поздней искрился и хвастал старик перед аулом.

– Вах! Я же говорил! Наша танкаевская кровь! Магомед-то мой! Э-э! – Он поднимал посох над лохматой папахой и неистово потрясал им, когда читающий спотыкаясь, по складам, наконец-то добирался до того места, где Магомед, по-военному скупо и сухо сообщал, что был награждён очередным орденом за выполненную задачу по уничтожению бронетехники и живой силы противника.

– Иай! Вторую Красную Звезду изо всего аула имеет! – по-горски шумно и пышно восхищался подвигом сына отец, ревниво отбирал мятое письмо, хоронил его в широкой нарукавный отворот, видавший виды черкески, и твёрдым шагом шёл дальше в поисках другого грамотея.

Люди искренне радовались за Танка, гордились своим героем – одноаульцем; махали старожилу руками и поддерживали громкими выкриками:

– Ай-е! Поздравляем, уважаемый!

– Знаем, знаем! Иншалла!

– Ва-а! Такими сыновьями гордиться должен не только отец, но и весь аул! Мать храброго не плачет!

– Да будет славен его день возвращения с войны.

– Ай-вай! Сын родится для оружия и славы!

– Пули не берут твоих сыновей, Танка! Удача идёт впереди них, как некогда слава их деда Гобзало, что летела впереди его боевого коня!

– Поздравляю, поздравляю, дорогой…Один мой хороший знакомый ветеринар из Махачкалы…говорил, что читал про подвиг твоего Магомеда в газете, Танка.

– Уф Алла! И в газетах прописано? – давился Танка сухой спазмой от распиравшей его гордости.

– Хлебом клянусь, уважаемый! Есть сообщение! Говорю же, эй…мой хороший знакомый читал…

– Э-э! Почему я не знаю, Гула?! – гневно сверкал глазами отец и грозно хмурил густые брови. Хм! Будет дорога, обязательно сам поеду в Махачкалу, да-а…Заеду к этому «хорошему знакомому». Скажешь, где живёт, Гула?

– Конечно, зачем обижаешь?

– Хо! Договорились, брат…– старики крепко пожали друг другу руки. Танка без лишних слов отсыпал из расшитого бисером кисета душистого табаку соседу и, передавая, сказал:

– Будешь в мечети, помолись за моих сыновей. А честь-то, моему среднему какая!.. Вся Урада гудит, как улей.

– Да что там, весь Гидатль, уважаемый!..

– Вот, вот…Дожил я… – продолжая путь по селению, горячо шептал растроганный Танка, высморкался и раздавил рукавом черкески щекотавшую бронзовую слезу.

«…Старею, будто. Слабый на слезу.

«…Старею, будто. Слабый на слезу стал…Заржавел, видно? Годы утекли, как вода…А, ведь, кремнем был раньше…Когда в Грузии на заработках жилы рвал, мешки с мукой по семи пудов таскал…Ва! Какие камни ворочал, а теперь? Покосила старость…Обскакали меня сыновья.

Он пылил по петлявшей улочке, прижимая к груди дорогое сыновье письмо, а мысль опять, как жаворонок над лугом, вилась вокруг Магомеда, набредали на память старые слова, сказанные в адрес его сына…